|
1. Побег
Это повесть о событиях, случившихся в Нарнии и к Югу от нее тогда, когда
ею правили король Питер и его брат, и две сестры.
В те дни, далеко на Юге, у моря, жил бедный рыбак по имени Аршиш, а
с ним мальчик по имени Шаста, звавший его отцом. Утром Аршиш выходил в
море ловить рыбу, а днем запрягал осла, клал рыбу в повозку и ехал в ближайшую
деревню торговать. Если он выручал много, он возвращался в добром духе
и Шасту не трогал; если выручал мало, придирался, как только мог, и даже
бил мальчика. Придраться было нетрудно, Шаста делал все по дому - стирал
и чинил сети, стряпал и убирал.
Шаста никогда не думал о том, что лежит от них к Югу; он бывал с Аршишем
в деревне, и ему там не нравилось. Он видел точно таких людей, как его
отец - в грязных длинных одеждах, сандалиях и тюрбанах, с грязными длинными
бородами, медленно толковавших об очень скучных делах. Зато его живо занимало
все, что лежит к Северу; но туда его не пускали. Чиня на пороге сети, он
с тоской глядел на Север, но видел только склон холма и небо, и редких
птиц.
Когда Аршиш сидел дома, Шаста спрашивал: "Отец, что там, за холмом?"
Если Аршиш сердился, он драл его за уши, если же был спокоен, отвечал:
"Сын мой, не думай о пустом. Как сказал мудрец, прилежание - корень успеха,
а те, кто задают пустые вопросы, ведут корабль глупости на рифы неудачи".
Шасте казалось, что за холмом - какая-то дивная тайна, которую отец
до поры скрывает от него. На самом же деле рыбак говорил так, ибо не знал,
да и знать не хотел, какие земли лежат к Северу. У него был практический
ум.
Однажды с Юга прибыл незнакомец, совсем иной, чем те, кого видел Шаста
до сих пор. Он сидел на прекрасном коне, и седло его сверкало серебром.
Сверкали и кольчуга, и острие шлема, торчащее над тюрбаном. На боку его
висел ятаган, спину прикрывал медный щит, в руке было копье. Незнакомец
был темен лицом, но Шаста привык к темнолицым, удивило его иное: борода,
выкрашенная в алый цвет, вилась кольцами и лоснилась от благовоний. Аршиш
понял, что это - тархан, то есть вельможа, и склонился до земли, незаметно
показывая Шасте, чтобы и тот преклонил колени.
Незнакомец попросил ночлега на одну ночь, и Аршиш не посмел отказать
ему. Все лучшее, что было в доме, хозяин поставил перед ним, а мальчику
(так всегда бывало, когда приходили гости) дал кусок хлеба и выгнал во
двор. В таких случаях Шаста спал с ослом, в стойле; но было еще рано и,
поскольку никто никогда не говорил ему, что нельзя подслушивать, он сел
у самой стены.
- О, хозяин! - промолвил тархан. - Мне угодно купить у тебя этого мальчика.
- О, господин мой! - отвечал рыбак, и Шаста угадал по его голосу, что
глазки у него блеснули. - Как продам я, твой верный раб, своего собственного
сына? Разве не сказал поэт:
"Сильна, как смерть, отцовская любовь, а сыновья дороже, чем алмазы?"
- Возможно, - сухо выговорил тархан, - но другой поэт говорил: "Кто хочет
гостя обмануть - подлее, чем гиена". Не оскверняй ложью свои уста. Он тебе
не сын, ибо ты темен лицом, а он светел и бел, как проклятые, но прекрасные
нечестивцы с Севера.
- Давно сказал кто-то, - отвечал рыбак, - что око мудрости острее копья!
Знай же, о мой высокородный гость, что я, по бедности своей, никогда не
был женат. Но в год, когда Тисрок (да живет он вечно) начал свое великое
и благословенное царствование, в ночь полнолуния, боги лишили меня сна.
Я встал с постели и вышел поглядеть на луну. Вдруг послышался плеск воды,
словно кто-то греб веслами, и слабый крик. Немного позже прилив прибил
к берегу маленькую лодку, в которой лежал иссушенный голодом человек. Должно
быть, он только что умер, ибо он еще не остыл, а рядом с ним был пустой
сосуд и живой младенец. Вспомнив о том, что боги не оставляют без награды
доброе дело, я прослезился, ибо раб твой мягкосердечен, и...
- Не хвали себя, - прервал его тархан. - Ты взял младенца, и он отработал
тебе вдесятеро твою скудную пищу. Теперь скажи мне цену, ибо я устал от
твоего пусторечия.
- Ты мудро заметил, господин, - сказал рыбак, - что труд его выгоден
мне. Если я продам этого отрока, я должен купить или нанять другого.
- Даю тебе пятнадцать полумесяцев, - сказал тархан.
- Пятнадцать! - взвыл Аршиш. - Пятнадцать монет за усладу моих очей
и опору моей старости! Не смейся надо мною, я сед. Моя цена - семьдесят
полумесяцев..
Тут Шаста поднялся и тихо ушел. Он знал, как люди торгуются. Он знал,
что Аршиш выручит за него больше пятнадцати монет, но меньше семидесяти,
и что спор протянется не один час.
Не думайте, что Шаста чувствовал то самое, что почувствовали бы мы,
если бы наши родители решили нас продать. Жизнь его была не лучше рабства,
и тархан мог оказаться добрее, чем Аршиш. К тому же, он очень обрадовался,
узнав свою историю. Он часто сокрушался прежде, что не может любить рыбака,
и когда понял, что тот ему чужой, с души его упало тяжкое бремя. "Наверное,
я сын какого-нибудь тархана, - думал он, - или Тисрока (да живет он вечно),
а то и божества!" Так думал он, стоя перед хижиной, а сумерки сгущались,
и редкие звезды уже сверкали на небе, хотя у западного края оно отливало
багрянцем. Конь пришельца, привязанный к столбу, мирно щипал траву. Шаста
погладил его по холке, но конь не обратил внимания.
И Шаста подумал: "Кто его знает, какой он, этот тархан!" - Хорошо,
если он добрый, - продолжал он вслух. - У некоторых тарханов рабы носят
шелковые одежды и каждый день едят мясо. Может быть, он возьмет меня в
поход, и я спасу ему жизнь, и он освободит меня, и усыновит, и подарит
дворец... А вдруг он жестокий? Тогда он закует меня в цепи. Как бы узнать?
Конь-то знает, да не скажет.
Конь поднял голову, и Шаста погладил его шелковый нос.
- Ах, умел бы ты говорить! - воскликнул он.
- Я умею, - тихо, но внятно отвечал конь.
Думая, что это ему снится, Шаста все-таки крикнул:
- Быть того не может!
- Тише! - сказал конь. - На моей родине есть говорящие животные.
- Где это? - спросил Шаста.
- В Нарнии, - отвечал конь.
- Меня украли, - рассказывал конь, когда оба они успокоились. - Если
хочешь, взяли в плен. Я был тогда жеребенком, и мать запрещала мне убегать
далеко к Югу, но я не слушался. И поплатился же я за это, видит Лев! Много
лет я служу злым людям, притворяясь тупым и немым, как их кони.
- Почему же ты им не признаешься?
- Не такой я дурак! Они будут показывать меня на ярмарках и сторожить
еще сильнее. Но оставим пустые беседы. Ты хочешь знать, каков мой хозяин
Анрадин. Он жесток. Со мной - не очень, кони дороги, а тебе, человеку,
лучше умереть, чем быть рабом в его доме.
- Тогда я убегу, - сказал Шаста, сильно побледнев.
- Да, беги, - сказал конь. - Со мною вместе.
- Ты тоже убежишь? - спросил Шаста.
- Да, если ты убежишь, - сказал конь. - Тогда мы, может быть, и спасемся.
Понимаешь, если я буду без всадника, люди увидят меня и скажут: "У него
нет хозяина" - и погонятся за мной. А с всадником - другое дело... Вот
и помоги мне. Ты ведь далеко не уйдешь на этих дурацких ногах (ну и ноги
у вас, людей!), тебя поймают. Умеешь ты ездить верхом?
- Конечно, - сказал Шаста. - Я часто езжу на осле.
- На чем? Ха-ха-ха! - презрительно усмехнулся конь (во всяком случае,
хотел усмехнуться, а вышло скорей "го-го-го!.." У говорящих коней лошадиный
акцент сильнее, когда они не в духе). - Да, - продолжал он, - словом, не
умеешь. А падать хотя бы?
- Падать умеет всякий, - отвечал Шаста.
- Навряд ли, - сказал конь. - Ты умеешь падать, и вставать, и, не плача,
садиться в седло, и снова падать, и не бояться?
- Я... постараюсь, - сказал Шаста.
- Бедный ты, бедный, - гораздо ласковей сказал конь, - все забываю,
что ты - детеныш. Ну, ничего, со мной научишься! Пока эти двое спорят,
будем ждать, а заснут - тронемся в путь. Мой хозяин едет на Север, в Ташбаан,
ко двору Тисрока...
- Почему ты не прибавил "да живет он вечно"? - испугался Шаста.
- А зачем? - спросил конь. - Я свободный гражданин Нарнии. Мне не пристало
говорить, как эти рабы и недоумки. Я не хочу, чтобы он вечно жил, и знаю,
что он умрет, чего бы ему ни желали. Да ведь и ты свободен, ты - с Севера.
Мы с тобой не будем говорить на их языке! Ну, давай обсуждать наши планы.
Я уже сказал, что мой человек едет на Север, в Ташбаан.
- Значит, нам надо ехать к Югу?
- Не думаю, - сказал конь. - Если бы я был нем и глуп, как здешние
лошади, я побежал бы домой, в свое стойло. Дворец наш - на Юге, в двух
днях пути. Там он и будет меня искать. Ему и не догадаться, что я двинусь
к Северу. Скорее всего, он решит, что меня украли.
- Ура! - закричал Шаста. - На Север! Я всегда хотел его увидеть.
- Конечно, - сказал конь, - ведь ты оттуда. Я уверен, что ты хорошего
северного рода. Только не кричи. Скоро они заснут.
- Я лучше посмотрю, - сказал Шаста.
- Хорошо, - сказал конь. - Только поосторожней. Было совсем темно и
очень тихо, одни лишь волны плескались о берег, но этого Шаста не замечал,
он слышал их день и ночь, всю жизнь. Свет в хижине погасили. Он прислушался,
ничего не услышал, подошел к единственному окошку и различил секунды через
две знакомый храп. Ему стало смешно: подумать только, если все пойдет как
надо, он больше никогда этих звуков не услышит! Стараясь не дышать, он
немножко устыдился, но радость была сильнее стыда. Тихо пошел он по траве
к стойлу, где был ослик - он знал где лежит ключ, отпер дверь, отыскал
седло и уздечку: их спрятали туда на ночь. Потом поцеловал ослика в нос
и прошептал: "Прости, что мы тебя не берем".
- Пришел, наконец! - сказал конь, когда он вернулся. - Я уже гадал,
что с тобой случилось.
- Я доставал твои вещи из стойла, - ответил Шаста. - Ты не скажешь,
как их приладить?
Потом, довольно долго, он их прилаживал, стараясь ничем не звякнуть.
"Тут потуже, - говорил конь. - Нет, вот здесь. Подтяни еще". Напоследок
он сказал:
- Вот смотри, это поводья, но ты их не трогай. Приспособь их посвободней
к луке седла, чтобы я двигал головой, как хотел, И главное, не трогай.
- Зачем же они тогда? - спросил Шаста.
- Чтобы меня направлять, - отвечал конь. - Но сейчас выбирать дорогу
буду я, и тебе их трогать ни к чему. А еще - не вцепляйся мне в гриву.
- За что же мне держаться? - снова спросил Шаста.
- Сжимай покрепче колени, - сказал конь. - Тогда и научишься хорошо
ездить. Сжимай мне коленями бока сколько хочешь, а сам сиди прямо и локти
не растопыривай. Что ты там делаешь со шпорами?
- Надеваю, конечно, - сказал Шаста. - Уж это я знаю.
- Сними их и положи в переметную суму. Продадим в Ташбаане. Снял? Ну,
садись в седло.
- Ох, какой ты высокий! - с трудом выговорил Шаста после первой неудачной
попытки.
- Я конь, что поделаешь, - сказал конь. - А ты на меня лезешь, как
на стог сена. Вот, так получше! Теперь распрямись и помни насчет коленей.
Смешно, честное слово! На мне скакали в бой великие воины, и дожил я до
такого мешка! Что ж, поехали, - и он засмеялся, но не сердито.
Конь превзошел себя, так он был осторожен. Сперва он пошел на Юг, старательно
оставляя следы на глине, и начал переходить вброд речку, текущую в море,
но на самой ее середине повернул и пошел против течения. Потом он вышел
на каменистый берег - там следов не оставишь - и долго двигался шагом,
пока хижина, стойло, дерево - словом все, что знал Шаста - не растворилось
в серой мгле июльской ночи. Тогда Шаста понял, что они уже на вершине холма,
отделявшего от него мир. Он не мог толком разобрать, что впереди - как
будто и впрямь весь мир, очень большой, пустой, бесконечный.
- Ах, - обрадовался конь, - самое место для галопа!
- Ой, не надо! - сказал Шаста. - Я еще не могу... пожалуйста, конь!
Да, как тебя зовут?
- И-йо-го-го-и-га-га-га-а!..
- Мне не выговорить, - сказал Шаста. - Можно я буду звать тебя Игого?
- Что ж, зови, если иначе не можешь, - согласился конь. - А тебя как
называть?
- Шаста.
- Да... Вот это и впрямь не выговоришь. А насчет галопа ты не бойся,
он легче рыси, не надо подниматься-опускаться. Сожми меня коленями (это
называется шенкеля) и смотри прямо между ушей. Только не гляди вниз! Если
покажется, что падаешь, сожми сильнее, выпрями спину. Готов? Ну, во имя
Нарнии!..
|
|