- Меня зовут Аравитой, - начала рассказчица. - Я прихожусь единственной дочерью могучему Кидраш-тархану, сыну Ришти-тархана, сына Кидраш-тархана, сына Ильсомбрэз-тисрока, сына Ардиб-тисрока, потомка богини Таш. Отец мой, владетель Калавара, наделен правом стоять в туфлях перед Тисроком (да живет он вечно). Мать моя ушла к богам, и отец женился снова. Один из моих братьев пал в бою с мятежниками, другой еще мал. Случилось так, что мачеха меня невзлюбила, и солнце казалось ей черным, пока я жила в отчем доме. Потому она и подговорила своего супруга, а моего отца, выдать меня за Ахошту-тархана. Человек этот низок родом, но вошел в милость к Тисроку (да живет он вечно), ибо льстив и весьма коварен, и стал тарханом, и получил во владение города, а вскоре станет великим визирем, Годами он стар, видом гнусен, кособок и повадкою схож с обезьяной. Но мой отец, повинуясь жене и прельстившись его богатством, послал к нему гонцов, которых он милостиво принял и прислал с ними послание о том, что женится на мне нынешним летом.
Когда я это узнала, солнце померкло для меня и я легла на ложе и плакала целые сутки, Наутро я встала, умылась, велела оседлать кобылу по имени Уинни, взяла кинжал моего брата, погибшего в западных битвах, и поскакала в зеленый дол. Там я спешилась, разорвала мои одежды, чтобы сразу найти сердце, и взмолилась к богам, чтобы поскорее оказаться там же, где брат. Потом я закрыла глаза, сжала зубы, но тут кобыла моя промолвила как дочь человеческая: "О, госпожа, не губи себя! Если ты останешься жить, ты еще будешь счастлива, а мертвые - мертвы".
- Я выразилась не так красиво, - заметила Уинни.
- Ничего, госпожа, так надо! - сказал ей Игого, наслаждавшийся рассказом. - Это высокий тархистанский стиль. Хозяйка твоя прекрасно им владеет. Продолжай, тархина!
- Услышав такие слова, - продолжала Аравита, - я подумала, что разум мой помутился с горя, и устыдилась, ибо предки мои боялись смерти не больше, чем комариного жала. Снова занесла я нож, но кобыла моя Уинни просунула морду между ним и мною и обратилась ко мне с разумнейшей речью, ласково укоряя меня, как мать укоряла бы дочь. Удивление мое было так сильно, что я забыла и о себе, и об Ахоште. "Как ты научилась говорить, о кобыла?" - обратилась я к ней, и она поведала то, что вы уже знаете: там, в Нарнии, живут говорящие звери, и ее украли оттуда, когда она была жеребенком. Рассказы ее о темных лесах и светлых реках, и кораблях, и замках были столь прекрасны, что я воскликнула: "Молю тебя богиней Таш, и Азаротом, и Зардинах, владычицей мрака, отвези меня в эту дивную землю!" - "О, госпожа! - отвечала мне кобыла моя Уинни, - в Нарнии ты обрела бы счастье, ибо там ни одну девицу не выдают замуж насильно". Надежда вернулась ко мне и я благодарила богов, что не успела себя убить. Мы решили вернуться домой и украсть друг друга. Выполняя задуманное нами, я надела в доме отца лучшие мои одежды и пела, и плясала, и притворялась веселой, а через несколько дней обратилась к Кидраш-тархану с такими словами: "О, услада моих очей, могучий Кидраш, разреши мне удалиться в лес на три дня с одной из моих прислужниц, дабы принести тайные жертвы Зардинах, владычице мрака и девства, как и подобает девице, выходящей замуж, ибо я вскоре уйду от нее к другим богам". И он отвечал мне: "Услада моих очей, да будет так".
Покинув отца, я немедля отправилась к старейшему из его рабов, мудрому советнику, который был мне нянькой в раннем детстве и любил меня больше, чем воздух или ясный солнечный свет. Я велела ему написать за меня письмо. Он рыдал и молил меня остаться дома, но потом смирился и сказал: "Слушаю, о госпожа, и повинуюсь!". И я запечатала это письмо и спрятала его на груди.
- А что там было написано? - спросил Шаста.
- Подожди, мой маленький друг, - сказал Игого. - Ты портишь рассказ. Мы все узнаем в свое время. Продолжай, тархина.
- Потом я кликнула рабыню и велела ей разбудить меня до зари, и угостила ее вином, и подмешала к нему сонного зелья. Когда весь дом уснул, я надела кольчугу погибшего брата, которая хранилась в моих покоях, взяла все деньги, какие у меня были, и драгоценные камни, и еду. Я оседлала сама кобылу мою Уинни, и еще до второй стражи мы с нею ушли - не в лес, как думал отец, а на север и на восток, к Ташбаану.
Я знала, что трое суток, не меньше, отец не будет искать меня, обманутый моими словами. На четвертый же день мы были в городе Азым Балдах, откуда идут дороги во все стороны нашего царства, и особо знатные тарханы могут послать письмо с гонцами Тисрока (да живет он вечно). Потому я пошла к начальнику этих гонцов и сказала; "О, несущий весть, вот письмо от Ахошты-тархана к Кидрашу, владетелю Калавара! Возьми эти пять полумесяцев и пошли гонца". А начальник сказал мне: "Слушаюсь и повинуюсь".
В этом письме было написано: "От Ахошты к Кидраш-тархану, привет и мир. Во имя великой Таш, непобедимой, непостижимой, знай, что на пути к тебе я милостью судеб встретил твою дочь, тархину Аравиту, которая приносила жертвы великой Зардинах, как и подобает девице. Узнав, кто передо мною, я был поражен ее красой и добродетелью. Сердце мое воспылало и солнце показалось бы мне черным, если бы я не заключил с ней немедля брачный союз. Я принес должные жертвы, в тот же час женился, и увез прекрасную в мой дом. Оба мы молим и просим тебя поспешить к нам, дабы порадовать нас и ликом своим, и речью, и захватить с собой приданое моей жены, которое нужно мне незамедлительно, ибо я потратил немало на свадебный пир. Надеюсь и уповаю, что тебя, моего истинного брата, не разгневает поспешность, вызванная лишь тем, что я полюбил твою дочь великой любовью. Да хранят тебя боги".
Отдавши это письмо, я поспешила покинуть Азым Балдах, дабы миновать Ташбаан к тому дню, когда отец мой прибудет туда или пришлет гонцов. На этом пути за нами погнались львы и мы повстречались с вами.
- А что было дальше с той девочкой? - спросил Шаста.
- Ее высекли, конечно, за то, что она проспала, - ответила Аравита. - И очень хорошо, она ведь наушничала мачехе.
- А по-моему, плохо, - сказал Шаста.
- Прости, о тебе не подумала, - сказала Аравита.
- И еще одного я не понял, - продолжал он, - ты не взрослая, ты не старше меня, а то и моложе. Разве тебя можно выдать замуж?
Аравита не отвечала, но Игого сказал:
- Шаста, не срамись! У тархистанских вельмож так заведено.
Шаста покраснел (хотя в темноте никто не заметил), смутился и долго молчал. Игого тем временем поведал Аравите их историю, и Шасте показалось, что он слишком часто упоминал всякие падения и неудачи. Видимо, конь считал, что это забавно, хотя Аравита и не смеялась. Потом все легли спать.
Наутро все четверо продолжили свой путь, и Шаста думал, что вдвоем было лучше. Теперь Игого беседовал не с ним, а с Аравитой. Благородный конь долго жил в Тархистане, среди тарханов и тархин, и знал почти всех знакомых своей неожиданной попутчицы. "Если ты был под Зулиндрехом, ты должен был видеть Алимаша, моего родича", - говорила Аравита, а он отвечал: "Ну, как же! Колесница - не то, что мы, кони, но все же он храбрый воин и добрый человек. После битвы, когда мы взяли Тебеф, он дал мне много сахару". А то начинал Игого: "Помню, у озера Мезраэль..." и Аравита вставляла: "Ах, там жила моя подруга, Лазорилина. Дол Тысячи Запахов... Какие сады, какие цветы, ах и ах!" Конь никак не думал оттеснить своего маленького приятеля, но тому иногда так казалось. Когда встречаются существа одного круга, это выходит само собой.
Уинни сильно робела перед таким конем и говорила немного. А хозяйка ее - или подруга - ни разу не обратилась к Шасте.
Вскоре, однако, им пришлось подумать о другом. Они подходили к Ташбаану. Селенья стали больше, дороги - не так пустынны. Теперь они ехали ночью, днем - где-нибудь прятались, и часто спорили о том, что же им делать в столице. Каждый предлагал свое и Аравита, быть может, обращалась чуть-чуть приветливей к Шасте; человек становится лучше, когда обсуждает важные вещи, а не просто болтает.
Игого считал, что самое главное - условиться поточнее, где они встретятся по ту сторону столицы, если их почему-либо разлучат. Он предлагал старое кладбище - там стояли усыпальницы древних королей, а за ними начиналась пустыня. "Эти усыпальницы нельзя не заметить, они как огромные ульи, - говорил конь. - И никто к ним не подойдет, здесь очень боятся привидений". Аравита испугалась немного, но Игого ее заверил, что это - пустые тархистанские толки. Шаста поспешил сказать, что он - не тархистанец и никаких привидений не боится. Так это было или не так, но Аравита сразу же откликнулась (хотя и немного обиделась) и, конечно, сообщила, что не боится и она. Итак, решили встретиться среди усыпальниц, когда минуют город и успокоились, но тут Уинни тихо заметила, что надо еще его миновать.
- Об этом, госпожа, мы потолкуем завтра, - сказал Игого. - Спать пора.
Однако назавтра, уже перед самой столицей, они столковаться не могли. Аравита предлагала переплыть ночью огибающую город реку, и вообще в Ташбаан не заходить. Игого возразил ей, что для Уинни река эта широка, особенно - со всадником (умолчав, что она широка и для него), да и вообще на ней и днем, и ночью много лодок и судов. Как не заметить, что плывут две лошади, и не проявить излишнего любопытства?
Шаста сказал, что лучше переплыть реку в другом, более узком месте, но Игого объяснил, что там, по обе стороны, дворцы и сады, а в садах ночи напролет веселятся тарханы и тархины. Именно в этих местах кто-нибудь непременно узнает Аравиту, а может быть - и мальчика.
- Надо нам как-нибудь переодеться, - сказал Шаста.
Уинни предложила идти прямо через город, от ворот до ворот, стараясь держаться в густой толпе. Людям, сказала она, и впрямь хорошо бы переодеться, чтобы походить на крестьян или на рабов, а седла и красивую кольчугу завязать в тюки, которые они, лошади, понесут на спине. Тогда народ подумает, что дети ведут вьючных лошадей.
- Ну, знаешь ли! - фыркнула Аравита. - Кого-кого, а этого коня за крестьянскую лошадь не примешь.
- Надеюсь, - вставил Игого, чуть-чуть прижимая уши.
- Конечно, мой план не очень хорош, - сказала Уинни, - но иначе нам не пройти. Нас с Игого давно не чистили, мы хуже выглядим - ну, хотя бы я... Если мы хорошенько выкатаемся в глине, и будем еле волочить ноги и глядеть в землю, нас могут не заметить. Да, подстригите нам хвосты покороче, и неровно, клочками.
- Дорогая моя госпожа, - сказал Игого, - подумала ли ты, каково предстать в таком виде? Это же столица!
- Что поделаешь!.. - сказала смиренная лошадь (она была еще и разумной). - Главное - через столицу пройти.
Пришлось на все это согласиться. Шаста украл в деревне мешок-другой и веревку (Игого назвал это "позаимствовал") и честно купил старую мальчишечью рубаху для Аравиты.
Вернулся он, торжествуя, когда уже смеркалось. Все ждали его в роще, у подножья холма, радуясь, что холм этот - последний. С его вершины они уже могли увидеть Ташбаан. "Только бы город пройти..." - тихо сказал Шаста, а Уинни ответила: "Ах, правда, правда!" Ночью они взобрались по тропке на холм и, выйдя из под деревьев, увидели огромный город, сияющий тысячью огней. Шаста, видевший это в первый раз, немного испугался, но все же поужинал и поспал. Лошади разбудили его затемно.
Звезды еще сверкали, трава была влажной и очень холодной; далеко внизу, справа, над морем, едва занималась заря. Аравита отошла за дерево и вскоре вышла в мешковатой одежде, с узелком в руке. Узелок этот и кольчугу, и ятаган, и седла сложили в мешки. Лошади уже перепачкались, как только могли; чтобы подрезать им хвосты, пришлось снова вынуть ятаган. Хвосты подрезали долго и не очень умело.
- Ну, что это! - сказал Игого. - Ох, как бы я лягался, не будь я говорящим конем! Мне казалось, вы подстрижете хвосты, а не повыдергиваете...
Было почти темно, пальцы коченели от холода, но в конце концов с делом справились, поклажу нагрузили, взяли веревки (ими заменили уздечки и поводья) и двинулись вниз. Занялся день.
- Будем держаться вместе, сколько сможем, - напомнил Игого. - Если же нас разлучат, встретимся на старом кладбище. Тот, кто придет туда первым, будет ждать остальных.
- Что бы ни случилось, - сказал лошадям Шаста, - не говорите ни слова.