Рано утром на следующий день Рэнсом снова забрался на плечо Эликана. Более часа они двигались по той же сверкающей пустыне. Вдалеке, в северной части неба, милях в десяти над поверхностью харандры, светилось что-то вроде тускло-красного или охристого облака огромных размеров. Оно стремительно двигалось к западу. Рэнсом, который до тех пор ни разу не видел на небе Малакандры облаков, спросил, что это такое. Это песок, объяснил сорн, поднятый ветром в громадных пустынях страшного Севера. Такое случается часто: туча песка несется по небу на высоте 17 миль, пока не обрушится - может быть, на хандрамит - в виде слепящей и удушающей пыльной бури. Глядя, с какой угрожающей силой вихрь мчится по пустынному небу, Рэнсом острее почувствовал себя затерявшимся на внешней поверхности незнакомой планеты, за пределами пригодного для обитания мира.
Потом облако вдруг опало и рассеялось далеко на западе, но еще долго, пока изгиб долины не скрыл ту часть горизонта, над ней рдело зарево, похожее на отблеск огромного костра.
За поворотом открылся совершенно новый вид. Сначала он показался Рэнсому до странности похожим на земной пейзаж - серые холмы набегали друг на друга гряда за грядой, как морские валы. Вдалеке за ними на фоне темно-синего неба четко выделялись острые вершины и утесы знакомых зеленых скал. В следующий миг он понял, что принял за холмы серо-голубой туман, клубами наполняющий всю низменность и невидный с хандрамита. Действительно, как только дорога пошла под уклон, туман начал рассеиваться, и сквозь него смутно проступил пестрый узор долины. Спуск становился все круче; высокие пики горного кряжа, вдоль которого они шли, виднелись сквозь дымку над гребнем ущелья, как гигантские неровные зубы - челюсть великана с плохими зубами. Цвет неба и освещение еле заметно переменились. Еще через минуту путники оказались на краю склона - по земным понятиям скорее обрыва; дорога ныряла в эту пропасть и исчезала внизу, в густых лиловых зарослях. Рэнсом наотрез отказался спускаться дальше на плече Эликана. Сорн дал ему слезть, так и не поняв, зачем это ему понадобилось, а потом первым понесся вниз, наклонившись вперед, как конькобежец. Рэнсом радостно покатился следом, неловко опираясь в склон окоченевшими ногами. 
Перед ним рассталался новый хандрамит - такой красоты, что у него даже дух захватывало. Он был обширнее того, в котором он жил раньше, и спуск вел прямо к озеру - почти идеальному сапфировому кругу 12 миль в диаметре, в оправе лилового леса. Посреди озера, как невысокая пологая пирамида или как женская грудь, из воды поднимался розовый остров с голыми склонами и рощей невиданных деревьев на вершине. Их гладкие колонны плавностью силуэтов не уступали благороднейшим букам, высотой превосходили шпили земных соборов, а вместо кроны стволы венчали золотые цветки, яркие, как тюльпан, неподвижные, как камень, огромные, как летние облака. Это и в самом деле были цветы, а не деревья, и под ними среди стеблей различались очертания каких-то построек. "Мельдилорн", - объявил сорн, но Рэнсом уже сам это понял. Чего он ждал? Он не мог бы сказать; картины сложнейших архитектурных форм, более громоздких, чем американские офисы, или гигантских машин - чудес инженерии, которые прежде рисовало ему воображение, были давно позабыты. Но ничего подобного этой классической неподвижной изысканности, этой девственно-яркой роще, спрятанной посреди пестрой долины, дышащей таким покоем и словно стремящейся вознестись на сотни футов вверх, навстречу холодным солнечным лучам, он, конечно, не ждал увидеть. 
Холод с каждым шагом отступал. Рэнсома обдавало волнами восхитительного тепла. Он взглянул вверх - небо было уже не таким темно-синим, взглянул вниз - и до него долетело тончайшее, нежное благоухание гигантских цветов. Очертания дальних скал стили менее резкими, каменные склоны уже не так слепили глаза. Пейзаж снова приобретал мягкость линий и перспективу, даль тонула в легкой дымке. Край горы, с которой они начали спуск, маячил в недосягаемой вышине, и с трудом верилось, что они только что были там. Дышать стало легко. Какое блаженство чувствовалось, что так долго коченевшие пальцы ног могут наконец свободно шевелиться в ботинках! Он поднял уши меховой шапки, и его слух сразу же наполнился журчанием воды. И вот он уже идет по мягкой лесной траве между деревьев. Они преодолели харандру и вступили в Мельдилорн.
Короткая тропинка вывела их к широкой, прямой, как стрела, лесной аллее, которая бежала между лиловых стволов прямо к озеру, туда, где дрожала ровная синева. Возле берега они увидели каменную колонну, на ней висел гонг с молотком. Все это было покрыто богатой резьбой, а гонг и молоток сделаны из неизвестного зеленовато-голубого металла. Эликан ударил в гонг. Рэнсома захлестнуло волной радостного возбуждения, которое помешало ему как следует рассмотреть изображения на колонне. Это были рисунки вперемежку с чисто декоративными узорами. Его поразила прежде всего уравновешенность пустых и заполненных участков. Простые фигуры, выполненные скупыми линиями, как доисторические земные изображения оленей, чередовались с мелким узором, замысловатым, как древнескандинавские или кельтские украшения. Вглядевшись в них, Рэнсом понял, что эти пустые и насыщенные резьбой куски представляют собой фрагменты более крупных картин. Поразительно было то, что картинки располагались не только на гладких поверхностях; попадались и большие арабески, включающие в качестве детали хитроумный узор. В других местах композиция держалась на обратном принципе, и чередование обоих типов тоже подчинялось определенному ритму и замыслу. Затем Рэнсом начал понимать, что отдельные картинки представляли собой стилизованные иллюстрации какого-то сюжета, но тут Эликан отвлек его. Со стороны острова приближалась лодка.
Когда лодка подплыла достаточно близко, Рэнсом с радостью увидел, что гребцом на ней был хросс. Он причалил к берегу возле них, с изумлением уставился на Рэнсома, а потом перевел вопрошающий взгляд на Эликана.
- Верно, Хринха, тут есть чему удивляться, - сказал сорн. - Тебе еще не приходилось видеть таких нау, как этот. Его зовут Рен-сум, он прилетел по небесам с Тулкандры.
- Ему здесь будут рады, Эликан, - ответил вежливый хросс. - Он идет к Уарсе?
- Уарса ждет его.
- И тебя тоже, Эликан?
- Меня Уарса не звал. Если ты отвезешь Рен-сума, я пойду назад в свою башню.
Хросс знаком предложил Рэнсому сесть в лодку. Рэнсом попытался, как мог, отблагодарить своего проводника и после минутных сомнений снял с руки часы: он решил, что это единственная вещь, которую он может предложить сорну в качестве достойного подарка. Он без труда объяснил Эликану назначение часов, но тот, исследовав их, вернул подарок со словами:
- Эту вещь нужно подарить пфифльтриггу. Мне она доставляет радость, но он извлечет из нее больше пользы. Ты, вероятно, встретишь их в Мельдилорне (у них всегда там много дела); им и отдай. А что до ее назначения, - разве в твоем мире без нее не могут обойтись, когда хотят узнать, какая часть дня миновала?
- Кажется, есть животные, которые как-то это понимают, - ответил Рэнсом - Но хнау давно разучились.
Он распрощался с сорном и сел в лодку. Снова оказаться в одной лодке с хроссом, чувствовать на своем лице тепло от воды, видеть над собой синее небо было сродни возвращению домой. Он снял шапку, блаженно раскинулся и стал засыпать своего провожатого вопросами. Оказалось, что хроссы не были специально приставлены перевозчиками на службу к Уарсе, как Рэнсом сперва предположил; Уарсе служили все три вида хнау, и вести лодку на переправе поручали, естественно, хроссам, потому что для них это занятие было более привычным. Рэнсом выяснил также, что в Мельдилорне он сможет делать все что захочет и идти куда угодно, пока Уарса не позовет его. Может быть, это произойдет через час, а может, и через несколько дней. Неподалеку от того места, где они высадятся, Рэнсом увидит хижины - в них можно спать, там же он получит еду, если проголодается. В ответ он, как сумел, рассказал хроссу про свой мир и про путешествие оттуда, и предупредил, что на Малакандре, наверное, до сих пор находятся порченые люди, от которых может исходить опасность. Тут он подумал, что не объяснил этого как следует Эликану, но успокоился, вспомнив, что Уэстон и Дивайн уже установили связи с сорнами и, кроме того, вряд ли осмелятся портить отношения с существами, которые похожи на человека и к тому же такие большие. По крайней мере, не сейчас. Относительно конечных целей Дивайна у него не было никаких иллюзий. Что ж, он может сделать только одно: рассказать обо всем Уарсе, ничего не утаивая. И тут они пристали к берегу.
Пока хросс привязывал лодку, Рэнсом встал и огляделся. В небольшой гавани, несколько левее того места, где они высадились, стояли низкие каменные строения (до сих пор Рэнсому не попадалось на Малакандре ничего подобного), а перед ними горели костры. Там он найдет кров и пищу, объяснил хросс. Весь остров вокруг казался пустынным вплоть до самой рощи, венчающей ровные склоны, а перед ней снова начинались каменные сооружения. Но это, видимо, были не храмы и не дома в человеческом понимании, а нечто вроде огромного Стоунхенджа -величественные монолиты, стоящие по сторонам широкой пустой аллеи, которая вела на вершину холма и там терялась в бледной тени цветочных стволов. Нигде не было видно ни души. Рэнсом вгляделся в эту неподвижную картину, и ему почудился тихий-тихий, идущий из глубин утренней тишины ровный серебристый звук; строго говоря, это был даже не совсем звук, но в то же время не заметить его было нельзя.
- На острове множество эльдилов, - шепотом произнес хросс.
Рэнсом сошел на берег. Сделал несколько нерешительных шагов, как будто ожидая встретить какое-то препятствие, остановился, потом точно так же двинулся дальше.
Хотя трава под ногами, необычайно густая и мягкая, глушила звук шагов, Рэнсом, подчиняясь какому-то неясному чувству, шел на цыпочках. Все его движения стали мягкими и спокойными. Широкое кольцо воды сильно прогревало воздух на острове, так что это было самое теплое место на Малакандре. Здешний климат напоминал погожий сентябрьский день на Земле, когда сквозь тепло уже чувствуется надвигающийся мороз. Нарастающее чувство благоговейного страха не давало ему приблизиться к роще на вершине холма и к аллее стоящих камней.
Он поднялся до середины склона и повернул направо, все время держась на одинаковом расстоянии от берега. Он сказал себе, что осматривает остров, но чувствовал, что на самом деле скорее остров рассматривает его. Чувство это усилилось благодаря открытию, которое он сделал примерно через час и потом никак не мог объяснить. Приблизительно это можно описать так: по всей поверхности острова шло какое-то едва уловимое движение светотени, совершенно не связанное со временем дня. Не будь воздух таким неподвижным, а трава под ногами - слишком короткой и плотной, чтобы шевелиться от ветра, Рэнсом принял бы это за игру легчайших дуновений воздуха, подобных тем, которые на Земле вызывают еле заметную смену теней на пшеничном поле. Как и серебристые воздушные перезвоны, эти световые зайчики прятались от пристального внимания. В. тех местах, куда он устремлял напряженный взгляд, их совсем не было видно; зато по краям поля зрения они просто кишели, как будто там шли какие-то сложные приготовления. Любой из них при попытке его разглядеть тут же делался невидим, будто еле различимый блик .только что соскользнул с той точки, на которую упал взгляд. Он нисколько не сомневался, что именно "видит" эльдила, насколько его вообще можно видеть. При этом Рэнсом испытывал странное ощущение - не то чтобы жуткое, не как человек, окруженный призраками; и он не мог бы сказать, что за ним подглядывают - напротив, ему казалось, что на него смотрит кто-то, у кого есть на это полное право. В его чувствах, менее сильных, чем страх, было и смущение, и робость, и смирение, и более всего - мучительная неловкость.
Он устал и, решив, что в этом благословенном краю можно отдыхать на воздухе, не опасаясь замерзнуть, сел на землю. Мягкая трава, тепло и нежный запах напомнили ему о земных садах в летнюю пору. На секунду он закрыл глаза, а когда снова открыл их, то заметил внизу здания, подплывающую к берегу лодку... и внезапно узнал всю картину. Это была переправа, а здания были домами для приезжающих: он обошел кругом весь остров. Это открытие сменилось другим, менее приятным: он почувствовал голод. Пожалуй, неплохо было бы спуститься и попросить еды, все равно нужно как-то провести время.
Но он этого не сделал. Подойдя поближе, он увидел, что вокруг гостиницы и в гавани царит сильное оживление, а с лодки паромщика на берег высаживается целая толпа пассажиров. Посреди озера он заметил какие-то движущиеся фигуры, и приглядевшись, опознал в них сорнов - по пояс в воде они переходили озеро вброд, направляясь к Мельдилорну. Их было около десяти. Чем бы это ни объяснялось, на острове был большой наплыв посетителей. Рэнсом уже не сомневался, что может спуститься и безбоязненно смешаться с толпой, но почему-то не решался это сделать. Вся ситуация живо напомнила ему школу, где он был новичком - а новички должны были являться на день раньше остальных, - и он бродил по школе один, глядя, как съезжаются уже знакомые друг с другом ученики. В конце концов он решил остаться, где был. Он нарезал немного растении, подкрепился и прилег вздремнуть.
После полудня похолодало, и он снова отправился гулять.
Другие хнау к этому времени тоже разбрелись по острову. Он замечал в основном сорнов - просто потому, что они были выше других. Вокруг была почти полная тишина. Гуляющие держались главным образом береговой части острова, и Рэнсом, полусознательно избегая встречи с ними, стал забирать вверх, в глубь острова, пока не обнаружил, что дошел до самой рощи и стоит у начала аллеи камней. Сначала он, толком не зная почему, не хотел идти по ней дальше, но потом начал рассматривать ближайший камень, со всех сторон покрытый густой резьбой, и уже не мог преодолеть любопытства. Он стал переходить от камня к камню, все дальше и дальше.
Изображения немало озадачили его. Помимо сорнов, хроссов и еще каких-то существ - видимо, пфифлътриггов, - то и дело встречалась стройная и как бы колеблющаяся крылатая фигура, у которой едва угадывалось лицо. Зато крылья были самые настоящие, что очень удивило Рэнсома. Возможно ли, чтобы традиции малакандрийского искусства восходили к той геологической и биологической эре, когда, по словам Эликана, на харандре еще была жизнь и существовали птицы? Рисунки вроде бы подтверждали это предположение. Он различил древние пурпурные леса и в них множество разных существ - птиц и других, неизвестных ему. На другом камне лес был усеян мертвыми телами, а в небе над ними парило фантастическое чудовище, мечущее вниз стрелы; оно напоминало хнакру и, возможно, символизировало холод. Оставшиеся в живых сбились в кучу вокруг колеблющейся фигуры с крыльями; Рэнсом решил, что это Уарса, изображенный в виде крылатого пламени. На следующем камне толпа существ сопровождала Уарсу, который каким-то острым предметом проводил борозду по земле. Дальше пфифльтригги углубляли борозду при помощи специальных орудий, сорны собирали землю в высокие кучи по краям рва, а хроссы, видимо, напускали воду в каналы. Рэнсом не мог решить, миф ли это о происхождении хандрамитов, или они и вправду были созданы искусственно, если только такое возможно.
Многие рисунки оставались ему совершенно непонятными.
Особенно загадочен был один: внизу располагался сегмент круга, из-за него на три четверти поднимался диск. Рэнсом подумал, что это восход солнца за горой. Сегмент был испещрен малакандрийскими сценами - Уарса в Мельдилорне, сорны на скалистом уступе харандры, и много другого, Рэнсом понимал не все. Но, рассмотрев повнимательнее диск, он обнаружил, что это не солнце. Солнце, без сомнения, тоже было, оно занимало середину диска, и от него расходились концентрические окружности. На первой из них Рэнсом увидел маленький кружок, а на нем - крылатую фигуру, похожую на Уарсу, с трубой в руке. На следующей тоже был кружок с огненной фигурой. У нее не было и намека на лицо, только две выпуклости - вымя или грудь самки млекопитающего, как заключил Рэнсом после тщательного изучения.
Он уже не сомневался, что перед ним изображение солнечной системы. Первый кружок - это Меркурий, второй - Венера. "И вот какое удивительное совпадение, - подумал Рэнсом, - их мифология, как и наша, связывает с Венерой какой-то женский образ". Он бы еще долго размышлял на эту тему, если бы вполне естественное любопытство не заставило его перевести взгляд на следующий кружок, который должен обозначать Землю. На мгновение у него все внутри похолодело. Кружок был на месте, но вместо огненной фигуры он увидел лишь вмятину неправильной формы, как будто кто-то вырезал бывшее там изображение. Так, значит, когда-то... нет, тут слишком много неизвестных фактов. Он посмотрел на следующую окружность. Кружка на ней не было, ее нижний край касался вершины сегмента и был заполнен малакандрийскими сценами, словно сама Малакандра выплывала из солнечной системы навстречу зрителю. Поняв наконец замысел всей картины, Рэнсом поразился ее выразительности. Он отступил на шаг и набрал побольше воздуху, чтобы по порядку разобраться в осаждавших ум вопросах. Значит Малакандра - это Марс. А Земля... Но в этот момент стук молотка, который в своем увлечении Рэнсом не замечал, стал настойчивее и дошел наконец до его сознания. Кто-то работал рядом, и это был не эльдил. Рэнсом очнулся от своих раздумий и обернулся. Но ничего не увидел. Тогда он крикнул по-английски (совершеннейшая нелепость!):
- Кто тут?
Стук мгновенно прекратился, и из-за ближайшей каменной глыбы показалось необыкновенное лицо. Оно было гладкое, как у человека или сорна, длинное и заостренное, как у землеройки, желтоватое и невзрачное, по-звериному неосмысленное, почти без лба, хотя и с торчащим затылком, похожим на высокий, скошенный назад парик.
В следующий миг создание выпрыгнуло из-за камня и предстало перед ошарашенным Рэнсомом во всей своей красе. Рэнсом сообразил, что это пфифльтригг, и порадовался, что не встретил представителей этой расы в первые дни на Малакандре. Создание гораздо больше походило на насекомое или рептилию, чем все, кого ему до сих пор приходилось видеть. У него было совершенно лягушечье сложение, и сначала Рэнсому показалось, что оно сидит, поставив "руки" на землю на манер лягушки. Но потом он разглядел, что та часть передних конечностей, которой он упирается в землю, на самом деле скорее локоть, чем ладонь, если пользоваться человеческими понятиями. Широкий и снабженный подушечкой, "локоть" был явно предназначен для ходьбы, от него отходили вверх под углом примерно 45° настоящие руки - тонкие и сильные; они заканчивались чувствительными, многопалыми кистями. Опора на локоть полностью освобождала пфифльтриггу руки - большое преимущество при любой работе, от копания земли до вырезаний камней. Сходство с насекомыми ему придавали быстрота и порывистость движений, а также способность вращать головой, как жук-богомол, поворачивая ее на 180°; оно усиливалось еще и благодаря особому звуку, вроде сухого и звенящего стрекотания, который пфифльтригг издавал при движении. В нем было что-то от кузнечика, и от гнома, и от лягушки, и еще от маленького старичка - набивщика чучел, лондонского знакомого Рэнсома.
- Я прилетел из другого мира.
- Знаю, знаю, - торопливо затрещало существо. - Встань сюда, за камень. Вот здесь, вот здесь. Приказ Уарсы. Очень срочно. Не терять времени. Стой там.
И Рэнсом оказался по другую сторону глыбы, перед еще не законченным изображением. Под ногами все было усеяно каменной крошкой, а в воздухе клубилась пыль.
- Вот так, - сказало существо. - Стой смирно. На меня не смотри. Смотри туда.
Сначала Рэнсом не мог взять в толк, чего от него хотят, но, увидев, что пфифльтригг посматривает то на него, то на камень особым взглядом, который везде, даже на чужой планете, безошибочно выдает художника, работающего с моделью, - он все понял и чуть не рассмеялся вслух. Он позировал для портрета! Рэнсом стоял так, что незаконченная работа была скрыта от его глаз, зато он с любопытством наблюдал за самим скульптором. Пфифльтригг резал камень, словно сыр, а его руки двигались так быстро, что за ними невозможно было уследить. Звенящий металлический звук производили, оказывается, крошечные инструменты, которыми он был весь увешан. Иногда он с раздраженным возгласом отбрасывал в сторону инструмент, которым работал, и выбирал какой-нибудь другой, при этом несколько инструментов, которые могли ему понадобиться, все время держал во рту. Еще Рэнсом заметил, что существо облачено в одежду - она состояла из какого-то яркого чешуйчатого материала, богато разукрашенного, хотя и покрытого толстым слоем пыли. Что-то вроде мехового кашне мягкими складками обнимало горло, глаза были защищены выпуклыми защитными очками. На шее и конечностях красовались кольца и цепочки из блестящего металла, явно не золота. Во время работы существо издавало как бы шипящий свист, а когда приходило в особенное возбуждение - что случалось поминутно, - кончик носа у него начинал подрагивать, как у кролика. Наконец он высоко подпрыгнул, так что Рэнсом снова вздрогнул от неожиданности, и, приземлившись ярдах в десяти от камня, сказал:
- Ну да, ну да. Хотелось бы удачнее. В следующий раз исправлю. Пока так. Иди, посмотри сам.
Рэнсом повиновался. Он снова увидел изображения планет, но уже не на карте солнечной системы: на этот раз они были выстроены в единую процессию, двигающуюся к зрителю, и на каждой, за исключением одной, ехал огненный возничий. Внизу располагалась Малакандра, и Рэнсом с удивлением узнал на ней довольно верно выполненный космический корабль. Рядом стояли три фигуры - Рэнсом, очевидно, послужил моделью для всех сразу. Он с возмущением отвернулся. Конечно, тема совершенно новая для малакандрийца и его искусство стилизовано, и все же, подумал Рэнсом, портретист мог бы все-таки найти в человеческом облике хоть что-нибудь более привлекательное, чем эти чурбаны, почти одинаковые в ширину и в высоту, с каким-то грибообразным наростом вместо головы.
Он ответил уклончиво.
- Наверное, именно таким я кажусь всем вам, - сказал он.
- Но художник из моего народа нарисовал бы иначе.
- Нет, - возразил пфифльтригг. - Я не хочу, чтобы было слишком похоже. Если будет слишком, они не поверят - те, которые родятся потом.
Он еще долго что-то объяснял; Рэнсом не все понял, но ему вдруг пришло в голову, что эти мерзкие фигуры представляют собой идеализацию человечества. Разговор затянулся еще на некоторое время. Рэнсом решил переменить тему и задал вопрос, который уже давно интересовал его.
- Объясни мне, - сказал он, - как получилось, что вы, сорны и хроссы - все говорите на одном языке. Ведь у вас, наверное, очень по-разному устроены зубы, небо и гортань.
- Ты прав, - согласился пфифльтригг. - Когда-то у нас были разные языки, да и сейчас еще мы говорим на них у себя дома. Но потом все выучили речь хроссов.
- А почему? - спросил Рэнсом, все еще мыслящий понятиями земной истории. - Разве хроссы когда-нибудь правили всеми остальными?
- Не понимаю. Они умеют замечательно говорить и петь песни. У них больше слов, и слова лучше. Речь моего народа никто не учит, потому что все самое важное мы говорим через камень, или кровь Солнца, или звездное молоко. И речь сорнов никому не нужна, потому что можно любыми словами объяснить их знания - они от этого не изменятся. Но с песнями хроссов этого не сделаешь. Их языком говорят по всей Малакандре. Я говорю на нем с тобой, потому что ты не из моего народа. С сорнами я тоже говорю на нем. Но дома мы говорим на своих старых языках. Это видно по именам. У сорнов протяжные имена, например, Эликан, Аркал, Белмо или Фалмэй. А у хроссов имена, как мех, вроде Хнох, Хнихи, Хьои или Хлитхна.
- Значит, лучшая поэзия получается на самом трудном языке.
- Пожалуй, - сказал пфифльтригг. - Ведь и лучшие картины - из самого твердого камня. А знаешь, какие имена у моего народа? Например, Калакапери, Паракатару, Тафалакеруф. А меня зовут Канакаберака.
Рэнсом тоже назвал ему свое имя.
- В нашей стране совсем не так, как здесь, мы не зажаты в узком хандрамите. У нас есть настоящие леса, зеленая тень, глубокие копи. Еще у нас тепло. И нет такого яркого света и такой тишины. Там, в лесах, я мог бы показать тебе место, где горят сразу сто огней и стучат сто молотков. Я бы хотел показать тебе нашу страну. Мы живем не в дырах, как сорны, и не в кучах травы, как хроссы. Ты бы увидел дома, которые окружают сто колонн, одна - из крови Солнца, следующая - из звездного молока, и так по всем стенам... А на стенах картины - чего только там нет...
- А кто у вас следит за порядком? - спросил Рэнсом. - К примеру, те, которые работают в копях - разве они довольны своим положением, как другие, которые делают картины на стенах?
- Рудники открыты для всех; каждому приходится заниматься этой работой. Каждый копает для себя столько, сколько ему нужно. А как же иначе?
- У нас все по-другому.
- Значит, у вас получается порченая работа. Разве можно работать с кровью Солнца, если ты не был там, где она рождается, и не научился отличать друг от друга разные ее виды, и не провел рядом с нею много-много дней, вдали от света небес, чтобы она вошла в твою кровь и твое сердце, как будто ты мыслишь ею, и ешь ее, и плюешь ею?
- У нас она лежит очень глубоко, так что ее трудно достать, и те, кто ее выкапывают, должны тратить всю свою жизнь на это искусство.
- А им это нравится?
- Не думаю... Не знаю. Им ничего другого не остается, потому что им не дадут еды, если они перестанут работать. Канакаберака подергал носом.
- Значит, у вас нет вдоволь еды?
- Не знаю, - ответил Рэнсом. - Я всегда хотел узнать ответ на этот вопрос, но никто не мог объяснить мне. А разве вас, Канакаберака, никто не заставляет работать?
- Как же: женщины, - сказал пфифльтригг и издал свистящий звук, который, видимо, следовало понимать как смех.
- Вы наверное цените женщин больше, чем другие хнау?
- Намного. А меньше всего их ценят сорны.