101
Вcякое философское "мировоззрение" стремится, исходя из того или
иного разрешения общей проблемы человеческого существования, так или иначе направить
нашу жизнь. Но у нас нет ни сил, ни данных для разрешения общей проблемы, и, следовательно,
все наши моральные выводы будут более или менее (т. е., говоря честно, только
более) произвольны и свидетельствовать только о наших предрассудках, если мы боязливы
по природе, или о наших склонностях и вкусах, если мы привыкли доверять себе.
Но поддерживать предрассудки - жалкое и недостойное человека дело: кажется, никто
не станет этого оспаривать. А потому перестанем огорчаться разногласиями наших
суждений и пожелаем, чтоб в будущем их было как можно больше. Истины нет - остается
предположить, что истина в переменчивых человеческих вкусах. Поскольку того требуют
условия совместного существования (общественные), - постараемся сговориться: но
ни на йоту больше. Каждое соглашение, не вызываемое необходимостью, будет преступлением
против Духа Святого.
102
А. П. Чехов умеет очень хорошо изложить систему, даже несколько систем мировоззрения
и не раз это делает в своих рассказах (напр., "Дуэль", где фон Корен
говорит точно с кафедры), но он не знает, для какой надобности, кроме чисто литературных,
могут пригодиться системы. Когда пишешь рассказ и нужно заставить героя хорошо
и последовательно поговорить, система годится. Но когда останешься наедине с собой
- неужели можно вспомнить серьезно о "мировоззрении"? Даже немец, по-видимому,
так далеко в своем "идеализме" не заходит. Владимир Семенович (молодой
писатель в рассказе "Хорошие люди") искренне и глубоко верит в свои
идеи - но даже о нем, несмотря на его очевидную комическую ограниченность, нельзя
сказать, что он видел в своих идеях больше, чем привычные, ставшие второй природной
обстановкой картинки. Жил он, разумеется, не идеями. Оттого-то Чехов и прав, когда
пение gaudeamus igitur[30] и писание статей гуманного содержания он называет одинаково
важным для Владимира Семеновича делом. Когда сестра Владимира Семеновича начинает
думать, - самые высокие идеи ее брата, пред которыми она сама прежде благоговела,
начинают ей казаться пошлыми и постылыми. Брат не понимает ни ее, ни ее вражды
к прогрессу, гуманности, Татьянину дню, gaudeamus igitur. Чехов же понимает, Только,
правда, слово "понимает" здесь не имеет своего обычного значения. Пока
ребенок питался молоком матери, он всегда чувствовал себя ровно и легко. Когда
же пришлось бросить молоко и начать пить водку, - а с возрастом это неизбежно:
таков закон человеческий - младенческие сны наяву ушли в область невозвратного
прошлого.
103
Философы восхваляют как высшую и достойнейшую цель нашего существования душевное
спокойствие, ?quanimitas. Но в таком случае идеалом для нас должны служить животные,
которые в смысле невозмутимости не оставляют желать ничего. Посмотрите на пасущуюся
овцу или корову. О прошлом они не вспоминают, о будущем не догадываются и целиком
живут настоящим, которое, при наличности хорошего пастбища, их вполне удовлетворяет.
104
Голодному человеку дали кусок хлеба и сказали ласковое слово - ему показалась
ласка дороже хлеба. Но если бы его только приласкали и не накормили, он, может
быть, возненавидел бы добрые слова. Поэтому нужно всегда быть очень осторожным
в заключениях - конечно, при предположении, что истина нужнее, чем утешающая ложь.
Очень редко можно наблюдать связь изолированных явлений. Обыкновенно несколько
причин вызывают сразу одно последствие. При нашей склонности к идеализированию
мы всегда выдвигаем вперед ту причину, которая нам кажется наиболее возвышенной.
105
Странное противоречие: мы видим, как вокруг нас гибнут тысячи человеческих
существ, и тем не менее продолжаем ходить осторожно, чтоб не раздавить червяка!
Чувство сострадания живет в нас, но приспособленное к условиям нашего существования.
Оно не может спасти всех - и потому, пред лицом ужасов жизни, молчит. Оно может
кой-кому помочь - и поднимает часто ужаснейшие вопли по поводу маленькой несправедливости.
А Шопенгауэр хотел сделать сострадание метафизической основой морали.
106
Отвергать логику как средство, как одно из средств или один из способов приобретения
познания было бы нерасчетливо. Да и зачем? Ради последовательности? То есть ради
логики же? Но логика как самоцель или даже как единственный способ познания -
это дело иное: тут нужно бороться, хотя бы имел против себя все авторитеты мысли,
начиная с Аристотеля.
107
"Когда волнуется желтеющая нива, и свежий лес шумит при звуке ветерка...
счастье я могу постигнуть на земле, и в небесах я вижу Бога". Бывает и так,
но бывает и иначе. Иной раз и нива волнуется, и лес шумит, и ручей нашептывает
свои лучшие сказки, а человек все-таки не может постичь счастья и не забывает
усвоенную им в детстве истину, что небо - это только оптическая иллюзия. Но если
небо и безбрежные поля не убеждают, неужели аргументация Канта и десятков его
большей частью бездарных толкователей может что-нибудь сделать?
108
Величайшее искушение. В "Великом инквизиторе" Достоевского кроется
ужасная мысль. Кто может быть уверен, говорит он - иносказательно, конечно, -
что распятому Христу, когда он произносил свои слова: "Господи, отчего ты
покинул меня", не вспомнились слова злого духа, предлагавшего ему за один
поклон власть над всем миром, и что, вспомнивши о них, он не раскаялся, что не
принял предложения сатаны... О таких искушениях можно было бы и не рассказывать
читателям...
109
Из будущих суждений о современной Европе: "Странную картину представляла
нам Европа XIX, XX века. Христианство после Лютера выродилось в мораль, перерезавшую
все нити, соединявшие человека с Богом. Вместе с рационализированием религии и
вся жизнь приобрела плоско рациональный характер. Рыцарство заменилось постоянной
армией, насильно вербовавшейся по принципу общей воинской повинности и существовавшей,
главным образом, для парадов и придворных надобностей. Алхимия, искавшая философского
камня, сменилась химией, изыскивавшей наилучшие способы дешевого изготовления
дешевых продуктов; астрология, гадавшая по звездам о судьбах человека, сменилась
астрономией, предсказывавшей солнечные затмения и появления на небе комет. Даже
одежда людей этого периода странно обесцветилась: не только мужчины, но и женщины
почти все носили одинаковое и одноцветное платье. Замечательнее всего, что эта
эпоха не только не замечала своей незначительности - но гордилась собой. Людям
того времени казалось, что никогда еще человечество не вносило так много в общую
сокровищницу всемирного духовного богатства. Теперь, разумеется, мы улыбаемся
их наивности, но если бы явился тогда кто-либо, кто позволил бы себе пренебрежительно
отозваться об основах современной культуры, его немедленно объявили бы безнравственным
или бы посадили в сумасшедший дом: страшное наказание, очень обычное в то грубое
время - теперь нам даже трудно себе представить, что оно влекло за собой. Но в
те времена прослыть безнравственным или попасть в сумасшедший дом было страшнее,
чем умереть. Один из известнейших поэтов XIX века, Александр Пушкин, писал: "Не
дай мне Бог сойти с ума, нет, лучше посох и сума". И вообще в те времена
люди принуждены были всегда лгать и лицемерить, так что нередко самые светлые
умы, прозревавшие ошибки своей эпохи, притворялись верующими в науку и мораль,
чтобы только избежать суда общественного мнения".
110
Сочиняющие трагедии по образцу Шекспира. Чтоб добыть искру - нужно ударить
изо всей силы молотом по камню. При этом происходит большой шум, и многие склонны
думать, что большой шум гораздо важнее, чем маленькая искра. Оттого-то часто писатели,
наговоривши громких слов, глубоко уверены, что исполнили свое Святое назначение
и очень удивляются, отчего это не все разделяют их восторг, и что многие даже
бегут от них или затыкают уши.
|