Даже капитан Стил, организованный, аналитичный человек, упустил это в свое время. А теперь он утверждал, что стал поборником, почти фанатиком этих идей. Бак так разволновался, что встал и стал расхаживать по комнате. Однако странно: он не чувствовал себя подавленным, униженным - его переполняли чувства. Еще несколько дней назад все это не имело для него особого смысла, и теперь, впервые после того, как он побывал в Израиле, оказалось, что он не в состоянии отделить себя от тех событий.

Нападение на Святую Землю стало водоразделом в жизни Бака. Он посмотрел в лицо смерти. Он должен был признать, что на пыльные холмы обрушился небесный огонь, что-то внеземное, сверхъестественное, идущее непосредственно от Бога. Впервые в жизни он постиг, что существуют необъяснимые вещи, которые не могут быть подвергнуты научному анализу и оценке на основе тех подходов, которые преподаются в университетах.

Бак всегда гордился тем, что он слегка сторонился академической традиции, включая в свои статьи элементы общечеловеческого, даже бытового подхода, в то время как другие журналисты встречали это в штыки. Такие приемы позволяли читателям отождествлять себя с ним, ощущать вкус и аромат вещей, представляющих для них непосредственный интерес. Но даже после того, как смерть дохнула на него, он был в состоянии скрывать от читателей страх перед Богом, который подспудно вошел в его плоть и кровь. Теперь эта разделенность бытия стала для Бака немыслимой. Как он мог описать то самое важное событие своей жизни, которое так сильно затронуло его, и вместе с тем, скрыть сумятицу, царившую в его душе?

Он чувствовал, что в течение всего нескольких часов он подошел к рубежу. Он еще не был готов молиться Богу, обращаться к Тому, Кем он так долго пренебрегал. Даже после пережитой им страшной ночи в Израиле, когда он убедился в существовании Бога, он так и не стал молиться. Почему он такой? Буквально все в мире, способные быть интеллектуально честными по отношению к самим себе, после той ночи должны были согласиться, что Бог существует. Удивительные стечения обстоятельств случались и прежде, но это событие противоречило всем законам человеческой логики.

Победа над могущественной Нордландией была, конечно, неожиданной. История Израиля изобиловала такими легендами. Но как это было возможно: не обороняться и при этом не понести никаких потерь? Если исключить прямое вмешательство Бога, это было выше всякого разумения. Почему же, удивлялся Бак, почему же тогда это не оказало более сильного влияния на его понимание событий? В темноте и одиночестве он пришел к мучительному осознанию того, что много лет тому назад он разложил по разным ячейкам, разделил перегородками основные потребности человека, а этому нашлось совсем маленькое место. Как это характеризует его? Каким жалким недочеловеком стал он, если даже израильское чудо - а иначе это назвать нельзя - не растопило холод его духа по отношению к Богу?

Не прошло и несколько месяцев, как произошло массовое исчезновение людей по всему миру. Несколько десятков людей исчезли из самолета, пассажиром которого он был. Что ему еще было нужно? Жизнь его уже была похожа на фантастический триллер. Он пережил самое катастрофическое событие в истории, не вникая глубоко в его суть. До Бака вдруг дошло, что за последние две недели у него не было ни секунды, чтобы спокойно все обдумать.

Если бы он не был свидетелем личных трагедий, может быть, он смог бы более глубоко осмыслить то, что представлялось превращением вселенского порядка в хаос.

Он захотел встретиться с этим Брюсом Барнсом, даже не делая вид, что собирается проинтервьюировать его для статьи. Теперь Бак искал ответы на личные вопросы, ответы, которые удовлетворили бы его самые глубокие потребности. Долгие годы он отвергал идею личностного Бога. А если и допускал, что Он существует, то Бак в Нем не нуждался. Он привык к такому отношению к Богу. Капитан Стил говорил о том, что каждый человек - грешник. Бак не заблуждался на этот счет. Он знал, что его жизнь не соответствует стандартам учителя воскресной школы. Но он всегда надеялся, что когда он предстанет перед лицом Бога, все доброе в нем перевесит все плохое, что по сравнению с другими он окажется ничуть не хуже. И этого ему было вполне достаточно.

Теперь, если верить Рейфорду Стилу и всем тем стихам из Библии, которые он цитировал, уже не имело значения, насколько хорош он сам по себе или в сравнении с другими. Одно древнее выражение поразило его и теперь не выходило из головы: "Нет праведного ни одного...^. Может ли он сделать еще шаг и признать, что ему необходим Бог, прощение, Христос?

Возможно ли это? Может быть, он пришел к тому, чтобы стать новообращенным христианином? Он почувствовал облегчение, когда Рейфорд Стил употребил это слово. Бак читал, и даже сам писал о людях "такого типа", но даже на своем уровне вселенской мудрости он никогда не мог понять эту фразу. Термин "новообращенный" казался ему чем-то похожим на термин "ультраправый" или "фундаменталист". Теперь, если он сделает шаг, о котором никогда прежде не думал, если он не сможет отвернуться от истины, которую теперь уже не в состоянии игнорировать, ему придется также взять на себя миссию нести в мир знание того, что на самом деле означает это слово. Наконец, Бак задремал на кушетке в гостиной, несмотря на то, что лампа светила ему прямо в лицо. Он крепко проспал пару часов и проснулся как раз вовремя, чтобы успеть в аэропорт.

Ожидание того, что он преподнесет сюрприз Хлое и полетит вместе с ней, снабдило его энергией, которая помогла преодолеть усталость. Но еще больше его воодушевляла возможность встречи с человеком, в которого он поверил просто потому, что его рекомендовал летчик, говорящий об истине с такой убежденностью. Забавно будет когда-нибудь сказать Рейфорду Стилу, какие большие последствия имело для Бака это невинное интервью. Правда, Бак подумал, что Стил и сам это понял. Видимо, поэтому он был таким страстным.

Если все это свидетельствовало о скором наступлении предсказанного Библией времени скорби - а у Рейфорда не было в этом никаких сомнений - он задавал себе вопрос, будет ли в этом хоть что-то радостное? Брюс, по-видимому, считал, что ничего такого не предвидится, за исключением обретения спасения немногими новообращенными. Пока что у Рейфорда было ощущение неудачи. Хотя он и пришел к убеждению, что Бог дал ему слова и мужество, чтобы произносить их, у него было ощущение, что с Хетти он сделал что-то не так. Может быть, он думает только о себе, и ей должно было показаться, что он просто хочет снять с себя груз вины. Но он знал, что это не так. Он верил, что перед Богом его мотивы чисты. Но явно он сумел убедить Хетти только в том, что он искренен и обрел веру И что это дало? Если он верит, а она нет, она должна предполагать, что он верит во что-то поддельное, в противном случае ей придется признать, что она игнорирует истину. После всего, о чем он ей поведал, других вариантов не было.

А как он вел себя во время интервью с Камероном Уильямсом! Рейфорд чувствовал, что иногда он говорил хорошо, членораздельно, спокойно, разумно; он понимал, что высказывал революционные, потрясающие идеи, но вместе с тем он чувствовал, что Бог ниспослал ему способность выражать их ясно и четко. Но какой же он, в таком случае, свидетельствующий, если реакцией журналиста было всего лишь вежливое безразличие? 

Всей своей душой Рейфорд хотел бы быть более действенным. Он уверился в том, что до сих пор попусту растрачивал свою жизнь, и у него осталось лишь немного времени, чтобы наверстать упущенное. Он благодарил Бога за свое собственное спасение, но хотел, чтобы его обрели и другие, хотел привести к Христу как можно больше людей. Интервью для журнала давало невероятные возможности, но нутром он чувствовал, что оно не получилось. Так стоит ли тратить усилия на то, чтобы молиться о другом подобном случае? Рейфорд был уверен, что больше не увидит Камерона Уильямса. Тот не позвонит Брюсу Барнсу, а цитаты Рейфорда не появятся на страницах "Глобал уикли"

 Пока Рейфорд принимал душ, брился и одевался, он слышал, как собирается Хлоя. Она была явно смущена его поведением вчера вечером. Наверно, она даже извинялась перед мистером Уильямсом за тот бред, который нес ее отец. Хорошо, что она хоть постучала к нему в дверь и пожелал доброй ночи, когда они вернулись. И это было хорошо.

Каждый раз, когда Рейфорд думал о Хлое, он чувство вал стеснение в груди, опустошенность и скорбь. Он мог терпимо относится к другим своим ошибкам, но у него подгибались колени, когда он молча молился за Хлою. "Я не могу потерять ее",- думал он. Он был готов отдать ей свое спасение, если бы это было возможно. Принимая на себя такое обязательство, он чувствовал, что это Бог обращается к нему, внушая, что для спасения людей, для того, чтобы вести их к Христу, приходится брать на себя такое бремя. Таков был и Сам Иисус, Который взял на Себя наказание за людей, чтобы они могли жить. Когда Рейфорд взмолился о Хлое, мужество снова стало возвращаться к нему, помогая бороться с мучительным страхом неудачи. "Господи, мне нужна Твоя поддержка,- вздохнул он.- Мне нужно знать, что я не оттолкнул ее навсегда". Он пожелал ей доброй ночи, но услышал, как она плачет в постели.

Уже облаченный в форму, Рейфорд улыбнулся появившейся в дверях и аккуратно одетой для поездки Хлое. "Готова, дорогая?" - спросил он мягко.

Она кивнула и слегка улыбнулась, заключив его в крепкое и долгое объятие и прижавшись щекой к его груди. "Благодарю!" - взмолился он молча, подумав о том, что вряд ли надо говорить что-нибудь еще. 

Может, подошло время? Может быть, надавить на нее сейчас?

И снова ему показалось, будто Бог говорит непосредственно в его душе: "Терпение. Оставь ее пока": Но молчать было трудно, как и раньше. Хлоя тоже не сказала ничего. Они взяли легкий завтрак и отправились в аэропорт "Кеннеди". Хлоя оказалась первой пассажиркой в самолете.

- Я постараюсь подойти к тебе потом,- сказал Рейфорд, отправляясь в кабину пилота.
- Не переживай, если не сможешь,- ответила она,- я все пойму.

Бак дождался, пока все пассажиры займут свои места. Когда он приблизился к своему месту рядом с Хлоей, она сидела, повернувшись к окну и положив подбородок на скрещенные руки. Баку не было видно, открыты или закрыты ее глаза. Он подумал, что она обернется, пока он садится в кресло, и не мог справиться с улыбкой, предвидя ее реакцию. Он был лишь немного обеспокоен, вдруг она не будет такой дружелюбной, как ему хотелось бы.

Он сидел в ожидании, но она не оборачивалась. Может быть, задремала? Смотрела в окно? Предавалась размышлениям? Молилась? А вдруг она плакала? Бак надеялся, что это не так. Он уже настолько проникся заботой о ней, что переживал, не причинило ли ей что-либо боль.

Но неожиданно он сам оказался в затруднительном положении. Напряженное ожидание момента, когда Хлоя обернется и краем глаза увидит его, утомило. У него заболели мышцы и суставы, в глазах чувствовалась резь. Голова как будто налилась свинцом. Он не мог позволить себе заснуть и дать ей увидеть его рядом с собой погрузившимся в сон.

Бак дал знак стюардессе. "Пожалуйста, кока-колу",- шепотом попросил он. Хоть кофеин напитка поможет ему дольше удерживаться от сна. Когда Хлоя даже не обратила внимания на предупреждение о соблюдении правил безопасности, Бак начал терять терпение. Ему, конечно же, не хотелось обнаруживать себя. Он хотел, чтобы его обнаружили. Поэтому он продолжал ждать. В конце концов, ее должна была утомить ее поза, потому что ноги ее были вытянуты и упирались в сумку под передним сиденьем. Она выпила последний глоток сока и поставила бутылку между креслами. В этот-то момент в поле ее зрения и оказались кожаные туфли Бака, те самые, в которых он был вчера. Ее взгляд медленно поднялся вверх, до его улыбающегося, ожидающего лица.

Ее реакция была более выразительной, чем он ожидал. Она подняла руки и приложила их к губам. Глаза ее наполнились слезами. Затем она взяла его руку в свои.

- Ох, Бак,- прошептала она,- ох, Бак!
- Приятно видеть вас,- сказал он.

Хлоя быстро отпустила его руку, как бы сдерживая себя.

- Не хочу показаться школьницей,- сказала она,- но вы что, услышали мою молитву?

Ответ Бака был с двойным смыслом:

- Я-то полагал, что в вашей семье молится только отец.
- Так оно и есть,- ответила она.- Это была первая моя молитва в этом году, и Бог ответил на нее.
- Вы молились о том, чтобы я сел рядом с вами?
- О, нет! Мне и в голову не приходило такое невероятное событие. Как вы это сделали, Бак?
- Ну, это было совсем не трудно, раз я знал время вашего рейса, Я сказал, что собираюсь лететь вместе с вами и хотел бы сидеть рядом,- ответил он.
- Но почему? Куда вы летите?
- Вы забыли, куда летит самолет? Я думаю, что в Сан-Хосе.

Она рассмеялась.

- Давайте закончим. Мне еще не приходилось быть ответом на чью-либо молитву.
- Это долгая история.
- Я думаю, у нас есть время. Она снова взяла его руку в свою.
- Бак, это очень личное. Но это самое приятное из того, что происходило со мной за последнее время.
- Хотя вы сказали, что мы прощаемся, но я здесь не только из-за вас. У меня есть дело в Чикаго. Она снова рассмеялась и продолжила:
- Я молилась не о вас, Бак, хотя то, что вы здесь - это приятно. Я молилась о том, чтобы Бог сделал мне что-нибудь хорошее.

Бак не мог скрыть своего удивления.

- Я это знал,- откликнулся он. Тогда она ответила ему подробнее:
- Вы, наверно, заметили, что я была очень расстроена вчера. Меня очень растрогал рассказ моего отца, хотя я и слышала его раньше. Но вчера я вдруг обратила внимание, как он интересуется людьми. Вы поняли, как важно все это было для него, как он серьезно к этому относится?
- А кто бы этого не заметил!
- Если бы я не знала его так хорошо, Бак, я бы подумала, что он пытается убедить вас лично, а не просто отвечает на ваши вопросы.
- Я не уверен, что он не пытался. Думаю, что так оно и было.
- Вас это не обидело?
- Совсем нет, Хлоя, по правде сказать, он меня растрогал.

Хлоя замолчала и покачала головой. Когда она снова заговорила, то почти шепотом, и Баку пришлось наклониться к ней, чтобы услышать. Ему нравился звук ее голоса.

- Бак,- сказала она,- он растрогал и меня, но совсем не потому, что это мой отец.
- Удивительно,- сказал он.- Я думал об этом почти всю ночь.
- Не слишком ли долго для нас обоих? - спросила она. Бак не ответил, но понял, что она имела в виду.
- Так когда я стал ответом на вашу молитву? - осведомился он.
- За обедом, когда папа рассказывал вам все это, я внезапно поняла, почему он хотел, чтобы я присутствовала, когда то же самое он говорил Хетти. Поначалу я оказалась для него таким крепким орешком, что он отступился. И теперь, когда он овладел знаниями, в своем стремлении убедить меня он боится обращаться ко мне напрямую. Он хочет обойти меня с флангов. И он добился своего.

 Я не слышала начала, потому что мы с Хетти были в женской комнате, но, наверное, я все это слышала и раньше. Но когда я вернулась, меня как будто пронзило. Дело не в том, что я услышала что-то новое, новым это было для меня, когда я услышала Брюса Барнса и увидела видеокассету. Но тут отец проявил такую энергию и уверенность. Бак, правда ведь нельзя по-другому объяснить тех двоих в Иерусалиме, как только признав в них тех самых свидетельствующих, о которых говорится в Библии? Бак кивнул.
- Вот так папа и Бог пронзили меня. Но я была еще не совсем готова. Я плакала, потому что я так его люблю и потому что все это оказалось истиной. Все это правда, Бак, вы это понимаете?

- Думаю, что понимаю, Хлоя.
- Но все равно я не могу заговорить с моим отцом об этом. Я еще не знаю, что будет со мной. Я всегда бравировала своей независимостью, я знала, что огорчаю его, даже разочаровываю, но я не могла делать ничего другого, как только плакать. Я должна сама все обдумать, научиться молиться, во всем разобраться. Хетти совершенно безнадежна. Она этого не понимает и никогда не поймет. Она способна думать только о банальностях, вроде того, чтобы попытаться сосватать нас с вами.

Бак улыбнулся и попытался изобразить обиду:

- Это банальность?
- Да, по сравнению с тем, о чем мы сейчас говорим.
- Можно сказать и так,- отозвался Бак. Она рассмеялась.
- Теперь я понимаю, почему папе не понравилось, что я разговаривала с вам две-три минуты перед уходом.
- Наверно, даже меньше.
- Когда я вернулась в наш номер, он был уже в постели. Я пожелала ему спокойной ночи, чтобы убедиться, что он еще не спит. Потом я быстро ушла, еще не готовая сделать последний шаг, и расплакалась оттого, что папа так беспокоится обо мне и так меня любит.
- Наверно, это было тогда, когда я встал,- сказал Бак.
- Просто все это не в моем характере. Если я где-то, это не значит, что я там, понимаете меня? , Бак кивнул.
- Со мной бывает так же.
- Я уже убеждена,- сказала она,- но продолжаю сопротивляться. Считается, что я интеллектуалка, у меня критически настроенные друзья, на вопросы которых я должна дать ответы. Кто этому поверит? Подумают, что я рехнулась.
- Поверьте мне, я вас понимаю,- откликнулся Бак, пораженный сходством их путей.
- Итак, я была поражена. Я еще не приняла никакого решения, я пыталась успокоить отца, делая вид, что я не так уж далека от него, но ему казалось, что он причиняет мне страдания. Он совершенно не представлял, что я так близка к нему. Я вступила на этот путь, доведенная до отчаяния своей замкнутостью,- простите мне мой психологический лепет,- и мое внимание привлекла идея, отвечает ли Бог на молитвы человека, который... ну, как это сказать, поймете ли вы меня... еще не...
- Не стал христианином, - предположил Бак.
- Вот именно. Я не пойму, почему мне так трудно выразить это. Может быть, кто-нибудь более знающий сможет мне объяснить все это, но я молилась, и Бог откликнулся на мою молитву Объясните мне это, Бак, пользуясь логическими приемами, которыми вы так прекрасно владеете. Если есть Бог, и все это истинно, почему Он не хочет, чтобы мы это понимали? Я имею в виду, что Бог не должен был бы затруднять понимание, не должен был бы - или не мог бы - не обращать внимания на молитву отчаявшегося, разве не так?
- Я сам не понимаю, как Он может, нет.
- Вот о чем я думала. Я думала, что это хороший тест, вполне разумный, при том, что не одна я такая. Теперь я убеждена, что Бог ответил на мою молитву.
- И этот ответ - я.
- Да, вы стали этим ответом.
- Хлоя, о чем вы все-таки молились на самом деле?
- Молитва сама по себе была не такой уж большой, если бы я не получила ответа. Я сказала Богу, что мне нужно еще чуть-чуть. Я чувствовала, что всего того, что я услышала и узнала от своего отца, мне не достаточно. Я молилась совершенно искренне и сказала, что для меня имело бы решающее значение, если бы Бог доказал, что Он проявляет заботу обо мне лично, что Он знает, к чему я стремлюсь, и что Он хочет, чтобы я знала, что Он есть. 

Бак испытывал странное чувство, будто он хочет высказаться, но у него сел голос, и он не может закончить фразу. Он закрыл лицо руками, чтобы овладеть собой. Хлоя пристально смотрела на него.

- Так вам кажется, что я и есть ответ на вашу молитву? - спросил он наконец.
- Мне это представляется несомненным. Я уже сказала вам, что во время молитвы мне и в голову не пришло, что вы можете оказаться рядом со мной. Вообще, я даже не была уверена, что мы когда-либо встретимся. Но получилось так, будто Бог лучше меня знает, кого я хотела встретить сегодня больше всех.

Бак был невыразимо тронут. Он тоже хотел видеть ее. В противном случае он мог бы полететь рейсом Хетта или десятком других, которые доставили бы его в Чикаго утром. Бак посмотрел на нее:

- Так что же вы теперь собираетесь делать, Хлоя? Мне кажется, Бог привел вас к поворотной точке. Это еще не сама поворотная точка буквально, но вы обратились и получили ответ. Это выглядит так, будто на вас уже наложено обязательство.
- Да, у меня нет выбора,- сказала она.- Да мне и не нужно ничего другого. Из всего того, что я узнала от Брюса Барнса, видеокассеты и отца, не обязательно, чтобы кто-то другой вел тебя, не обязательно ходить в церковь и тому ^ подобное. Подобно тому, как я молилась о том, чтобы мне, был послан отчетливый знак, я могу молиться и об этом.
- Ваш отец ясно показал это вчера.
- Вы не хотели бы присоединиться ко мне? - спросила она.

Бак заколебался.

- Не примите это на свой счет, Хлоя, но я еще не готов к этому.
- Чего вам еще нужно?.. О, простите, Бак. Я веду себя так, как мой отец, когда он вернулся к христианству. Он был не в состоянии справиться с этим сам, а я вела себя ужасно. Если вы еще не готовы, это значит, вы не готовы.
- Не нужно меня насиловать,- сказал Бак.- Подобно вам, я чувствую себя стоящим у порога. Но я не умею быть торопливым. Сегодня я хочу поговорить с этим Барнсом. Но я должен вам сказать, что те сомнения, которые еще остались у меня, едва ли сравнятся с тем, что пережили вы.
- Знаете, Бак,- сказала Хлоя,- обещаю, что сейчас я выскажу последний довод. Но теперь я думаю так же, как мой отец. Призываю вас не тянуть слишком долго, потому что никогда не знаешь, что может произойти.
- Я понимаю вас,- ответил он.- Я думаю, что еще успею использовать свой шанс, если этот самолет не рухнет на землю. Я все еще чувствую потребность поговорить с Барнсом. Но вы правильно поставили вопрос.

Хлоя повернулась и посмотрела через плечо.

- Тут еще два свободных места,- сказала она и остановила проходившую мимо стюардессу:
- Могу я вас попросить сообщить кое-что моему отцу?
- Конечно. Это капитан или первый пилот?
- Капитан. Пожалуйста, скажите ему, что у его дочери есть очень хорошие новости.
- Очень хорошие новости,- повторила стюардесса.

Рейфорд вел самолет вручную, чтобы отвлечься, когда старшая стюардесса передала ему это сообщение. Он не понял, что бы это могло значить, но по тому, что это было непривычно для Хлои, его это заинтриговало.

Он попросил первого пилота взять управление на себя. Освободившись, он вышел в салон и был удивлен, увидев Камерона Уильямса. Он понадеялся, что не это является хорошей новостью Хлои. Ему понравилось, что этот человек готов сдержать свое обещание и поговорить с Брюсом Барнсом. Рейфорд не хотел думать, что Хлоя собирается сообщить ему, будто у них с Камероном завязывается роман.

Пожимая руку журналисту, он выразил свое приятое, но вместе с тем настороженное удивление. Хлоя обеими руками обняла его за шею, мягко притянула к себе и прошептала на ухо: "Папочка, можем мы присесть на пару минут, чтобы я могла с тобой поговорить?"

Бак прочел разочарование в глазах капитана Стила. Он предполагал сказать летчику, почему он летит в Чикаго и что место рядом с Хлоей является для него добавочным вознаграждением. Он оглянулся назад и увидел, что Стал и его дочь ведут оживленный разговор, потом они стали молиться вместе. Бак подумал, не запрещено ли это правилами поведения во время полетов. Он понял, что ему долго придется ждать дружбы с Рейфордом.

Через несколько минут Хлоя вышла в проход, Рейфорд встал и обнял ее. Было видно, что их переполняют чувства. Парочка в проходе уставилась на них, подняв брови. Заметив это, капитан выпрямился и направился к пилотской кабине.

- Моя дочь,- сказал он смущенно, указывая на Хлою, которая улыбалась сквозь слезы.

Мужчина и женщина посмотрели друг на друга, и женщина сказала:

- Наверное. Ну, а я - королева Англии. Бак громко рассмеялся.