Проснувшись наутро, Рэнсом почувствовал, что с его души словно свалился тяжелый камень. Потом он вспомнил, что находится в жилище сорна, и что-то самое существо, которое он так боялся повстречать с первой минуты на Малакандре, оказалось не менее дружелюбным, чем хроссы, хоть и далеко не таким симпатичным. Значит, на этой планете больше нечего бояться, кроме Уарсы. "Последний барьер", - подумал Рэнсом.
Эликан дал ему поесть и напиться.
- Как же мне добраться до Уарсы? - спросил Рэнсом.
- Я тебя понесу, - отвечал сорн. - Ты слишком маленький, чтобы одолеть такой путь. Да и я буду рад навестить Мельдилорн. Хроссам следовало бы объяснить тебе другую дорогу. Они, видно, не могут по внешнему виду определить, какие у тебя легкие и что ты в состоянии выдержать. Это так похоже на хроссов. Умри ты на харандре, они сложили бы поэму про отважного челховека, про то, как небо почернело и засверкали звезды, а он все шел и шел; и конечно, перед смертью ты бы произнес замечательную речь. Им бы и в голову не пришло, что прояви они чуточку осмотрительности - можно было бы сохранить тебе жизнь, отправив по другой дороге.
- Я люблю хроссов, - сказал Рэнсом немного напряженным тоном. - И мне кажется, о смерти они говорят правильно.
- Они правы, что не боятся ее, Рен-сум, но они не умеют относиться к ней разумно, не понимают, что смерть - естественное свойство наших тел, и нередко, сами того не ведая, умирают напрасно. Например, вот эта штука спасла жизнь многим хроссам, но ни один из них даже не подумает о том, чтобы взять ее в дорогу.
Он протянул Рэнсому флягу, от которой отходила трубка с воронкой на конце. Рэнсом узнал кислородный аппарат.
- Дыши этим, когда будет нужно, - сказал сорн, - а потом закрывай.
Эликан прикрепил аппарат на спину Рэнсому, а трубку перекинул через плечо и вложил ему в руку. Руки сорна походили на птичьи лапы - кости, обтянутые кожей; при прикосновении этих рук, веерообразных, семипалых и совершенно холодных, Рэнсом не мог подавить дрожь отвращения. Чтобы отвлечься от неприятных ощущений, он спросил, где изготовлен аппарат - до сих пор он не встречал ничего, что хотя бы отдаленно напоминало завод или мастерскую.
- Придумали его мы, а сделали пфифльтригги, - ответил сорн.
- А почему они делают такие вещи? - спросил Рэнсом.
Он все надеялся уяснить себе политическую и экономическую структуру Малакандры.
- Им нравится делать всякие вещи, - сказал Эликан. - Большей частью, правда, эти вещи совершенно бесполезны, ими можно только любоваться. Но иногда это им надоедает, и они делают кое-что по нашему замыслу - но только если это достаточно сложно. У пфифльтриггов нет терпения делать простые вещи, как бы они ни были полезны. Однако нам пора. Ты сядешь ко мне на плечо.
Это неожиданное предложение смутило Рэнсома, но делать было нечего - сорн уже присел на корточки. Рэнсом вскарабкался ему на плечо, покрытое чем-то вроде перьев, уселся, прислонившись к длинному бледному лицу и обхватив правой рукой огромную шею, и постарался смириться со столь ненадежным способом передвижения. Сорн осторожно выпрямился, и Рэнсом взмыл вверх, на высоту примерно восемнадцати футов.
- Все в порядке, Коротыш? - спросил сорн.
- В полном, - ответил Рэнсом, и путешествие началось.
Пожалуй, в походке этого существа заключалось самое разительное его отличие от человека. Сорн очень высоко поднимал ноги и очень осторожно опускал их. Рэнсом вспоминал то крадущуюся кошку, то важно выступающего петуха, то идущую шагом упряжную лошадь. Но все же движениями сорн не походил ни на одно из земных животных. Как ни странно, ехать на нем оказалось очень удобно. Не прошло и нескольких минут, как от головокружения и прочих неприятных ощущений не осталось и следа. Взамен нахлынули забавные и трогательные воспоминания. Он представлял себе, как в детстве катался в зоопарке на слоне, потом - как, совсем малышом, его носил на плечах отец. Рэнсом наслаждался. Они проходили примерно шесть или семь миль в час. Сильный холод был вполне переносим, благодаря кислороду он дышал без труда.
Пейзаж, который открылся перед Рэнсомом с его покачивающейся наблюдательной вышки, не радовал глаз. Хандрамита нигде не было видно. Они шли по неглубокой долине; по обе стороны, насколько хватало глаз, тянулись голые зеленоватые скалы, кое-где покрытые красными пятнами. Небо, темно-синее над горизонтом, сгущалось до почти полной черноты в зените, и отворачиваясь от слепящего солнца, Рэнсом видел звезды. Сорн подтвердил, что они недалеко от области, где нельзя дышать. Уже на скалах, образующих границу харандры и стеной окружающих хандрамит, или во впадине, где проходит их дорога, воздух разрежен примерно как на Гималаях, и хроссу тяжело им дышать, а еще несколькими сотнями футов выше, собственно на поверхности планеты, жизнь вообще невозможна. Поэтому и сияние вокруг них было таким ослепительным - с небес лился свет, почти не ослабленный атмосферным покровом.
Скала слепила глаза; по се неровной поверхности тень сорна с Рэнсомом на плече двигалась с неестественной четкостью, как тень дерева перед фарами машины. До горизонта, казалось, можно дотянуться рукой. Трещины и выступы дальних склонов различались во всех подробностях, будто пейзаж старинного мастера, жившего еще до открытия законов перспективы. Рэнсом находился близ границы небес, по которым летел сюда в космическом корабле, и снова испытывал влияние лучей, недоступных облеченным в воздух словам. Сердце его билось сильно и радостно, его охватило уже знакомое чувство неземной торжественности, строгого и вместе с тем исступленного восторга; неисчерпаемый источник жизни и сил открылся перед ним. Будь в легких побольше воздуха, он бы рассмеялся. Даже окружающий ландшафт стал прекрасен. С верхнего края долины свешивались огромные розоватые клубы пенистого вещества харандры, подобные тем, какие он не раз видел с далекого хандрамита. Теперь он разглядел, что вещество этих образований - твердое, как камень, и что книзу клубы сужаются в некое подобие стебля, как у растений. Сравнение с гигантской цветной капустой оказалось удивительно точным, если представить себе кочаны из розового камня и размером с собор. Он спросил у сорна, что это такое.
- Это древние леса Малакандры, - объяснил Эликан. - Когда-то харандра была покрыта теплым воздухом, жизнь на ней процветала. Там до сих пор все усыпано костями древних существ, только этого нельзя увидеть, потому что находиться там невозможно. Тогда-то и выросли эти леса, и в них народ, которого уже несколько тысячелетий нет на свете. На них росла не шерсть, а покров вроде моего. Они не плавали в воде и не ходили. Широкие конечности позволяли им скользить в воздухе. Говорят, они прекрасно пели, и красные леса в те далекие дни звенели от их голосов. Теперь леса превратились в камень, и только эльдилы посещают эти места.
- В нашем мире до сих пор есть такие существа, - сказал Рэнсом. - Мы называем их птицами. Но где был Уарса, когда погибала харандра?
- Там же, где и сейчас.
-И он не мог помешать?
- Не знаю. Но никакой мир не бывает вечен, тем более народ. Это закон Малельдила.
Чем дальше они шли, тем гуще становились окаменелые леса. Порой по всему горизонту пылала безжизненная, почти безвоздушная пустыня, словно английский сад в летний день. Они миновали множество пещер - жилищ сорнов, как объяснил Эликан; иногда то были высокие утесы, до самого верха усеянные бесчисленными норами. Изнутри доносились непонятные глухие звуки. По словам сорна, там "шла работа", но какого рода, Рэнсом так и не понял: сорн употреблял слишком много слов, которых не было в лексиконе хроссов. Ничего похожего на поселение или город по пути не встречалось - видимо, сорны предпочитали жить уединенно и не нуждались в обществе друг друга. Раз или два длинное бледное лицо показывалось в устье пещеры, чтобы приветствовать путников голосом, подобным звуку рога, но большей частью длинная долина, эта каменная улица, заселенная молчаливыми обитателями, оставалась такой же пустынной, как и вся харандра.
Только после полудня на краю оврага, пересекавшего долину, они повстречали сразу трех сорнов, которые спускались по противоположному склону. Их движения напоминали скорее бег на коньках, чем ходьбу. Они наклонялись под прямым углом к откосу - что было возможно при их изумительной стройности да и малой силе тяжести на планете - и стремительно скользили вниз, как корабли на всех парусах при попутном ветре. Их грация и величественная стать, мягкое мерцание солнечных лучей на их оперении довершили переворот в отношении Рэнсома к этим существам. При первой встрече, пытаясь вырваться из рук Уэстона и Дивайна, Рэнсом назвал их великанами, волотами; теперь он сказал бы: "титаны" или "ангелы". Их лица виделись ему тогда совсем иными. То, что наводило на мысль о призраках, было на самом деле возвышенным благородством черт; их удлиненная строгость, их недвижность создали то, первое впечатление, которое он теперь приписывал скорее своей вульгарности, чем трусости. Так, наверное, выглядели бы Парменид или Конфуций в глазах лондонского школьника. Высокие белые существа проплыли мимо Эликана с Рэнсомом, склонив головы, как деревья клонят вершины.
Рэнсому то и дело приходилось спускаться и идти некоторое время самому, чтобы согреться, но, несмотря на холод, он вовсе не хотел, чтобы путешествие скорее кончилось; у Эликана же были свои планы - задолго до захода солнца он остановился на ночлег в жилище одного старого сорна. Рэнсом понял, что его хотят показать крупному ученому. В этой большой пещере, или, скорее, системе тоннелей, было много помещений, заполненных непонятными для человека вещами. Рэнсома особенно заинтересовали свитки, сделанные, видимо, из кожи и покрытые письменами - без сомнения, книги, которые, как он заметил, были большой редкостью на Малакандре.
- Лучше держать все в голове, - сказали сорны.
Когда Рэнсом спросил, не опасаются ли они утратить какие-либо важные секреты, ему ответили, что Уарса ничего не забывает и напомнит о них, если сочтет нужным.
- Раньше у хроссов было много книг со стихами, - добавили сорны. - Но сейчас гораздо меньше. Они говорят, что книги убивают поэзию.
Хозяин жил в пещере не один; при нем находилось еще несколько сорнов, по-видимому, каким-то образом подчиненных ему. Сначала Рэнсом принял их за слуг, но потом решил, что скорее это ученики или помощники.
Весь вечер они провели в разговорах, земному читателю неинтересных, потому что Рэнсом только отвечал на вопросы, не успевая задавать свои. Впрочем, эти вопросы нисколько не походили на те, что возникали в изобретательном воображении хроссов. Сорны хотели получить систематические сведения о Земле, от геологии до современной географии, а также о ее флоре, фауне, об истории человечества, языках, политике и искусствах. Заметив, что познания Рэнсома в очередном предмете исчерпались - а это, как правило, случалось довольно быстро, - они тут же оставляли этот предмет и переходили к следующему. Широчайший общенаучный кругозор позволял им косвенным путем получать от Рэнсома факты, значения которых он не понимал. Случайное замечание о деревьях при описании производства бумаги заполняло пробел в его ответах на ботанические вопросы, рассказ о навигации проливал свет на земную минералогию, а когда Рэнсом объяснил устройство паровой машины, они вывели из этого такие заключения о природе воды и воздуха на Земле, о которых он и не подозревал. Он с самого начала решил быть до конца откровенным, так как чувствовал, что увиливать - не только неприемлемо для истинного хнау, но и попросту бесполезно. То, что он рассказал об истории человечества, о войнах, рабстве, проституции потрясло сорнов.
- Это все оттого, что у них нет Уарсы, - сказал кто-то из учеников.
- Оттого, что у них каждый стремится сам стать маленьким Уарсой, - добавил Эликан,
- Это неизбежно, - сказал старый сорн. - Кто-то должен управлять существами, но только не они сами. Зверями управляют хнау, а ими эльдилы, эльдилами же - Малельдил. Но у этих существ нет эльдилов. Это то же самое, как если бы кто-нибудь пытался поднять себя за волосы, или, стоя на огромном острове, захотел бы увидеть его сразу весь; как если бы женщина захотела, чтобы у нее сами собой рождались дети.
В рассказах Рэнсома их особенно поразили две вещи.
Во-первых, что мы затрачиваем столько энергии на то, чтобы поднимать и переносить тяжести. Во-вторых, что в нашем мире есть только один вид хнау - на их взгляд, это должно очень сильно ограничивать нашу способность к взаимопонимаю и даже мышление.
- Мысль у вас целиком зависит от крови, - сказал старый сорн. - Ведь вы не можете сравнивать ее с мыслью, которую несет иная кровь.
Это был утомительный и тягостный для Рэнсома разговор. Но когда он наконец лег спать, то думал вовсе не о духовной наготе человека и не о собственном невежестве, а о древних лесах Малакандры и о том, что это значит - всю жизнь видеть на расстоянии нескольких миль красочный мир, когда-то населенный живыми существами и ставший с тех пор недосягаемым.