111
Метаморфозы. Ум и глупость вовсе не природные свойства человека. Когда приходит
настоящая нужда, глупый человек становится умным. За примером ходить недалеко:
каким дурачком, разиней выглядит Достоевский в "Униженных и оскорбленных"
- о "Бедных людях" я уже не вспоминаю. А в "Записках из подполья"
и остальных своих произведениях - он умнейший и проницательнейший человек. То
же можно сказать о Ницше, Толстом, Шекспире. Ницше в "Рождении трагедии"
совсем имеет вид честного, но простоватого голубоглазого немецкого провинциального
студента, а в "Заратустре" он кой-кому даже Макиавелли напомнил. За
Брута много досталось бедному Шекспиру, но нет ни одного человека, который бы
отрицал великий ум в Гамлете. Но лучший пример - гр. Толстой: он до сих пор, когда
ему вздумается - умней самого умного, но иной раз имеет вид школьника. Это в нем
интереснейшая и завиднейшая черта.
112
У Шекспира в "Троиле и Крессиде" Терсит говорит по поводу Аякса:
"Я его браню, а он меня бьет; я хотел бы, чтобы было наоборот". Достоевский
мог бы то же сказать о своих противниках. Он преследовал их колкостями, сарказмами,
негодованием, - а они доводили его до белого каления своим спокойствием и уверенностью...
Современные поклонники Достоевского спокойно верят в идеи своего учителя. Не значит
ли это, что они de facto предали его и перешли на сторону его врагов.
113
В нашей литературе упрочилось мнение, что тургеневские идеальные женщины (Наталья,
Елена, Марианна) созданы по образцу и подобию пушкинской Татьяны. Едва ли это
правильно: критиков обмануло внешнее сходство. У Пушкина Татьяна является весталкой,
приставленной охранять священный огонь высокой, нравственности - но исключительно
потому, что это дело не пристало мужчине. Самозванец в "Борисе Годунове"
отвечает старику Пимену, проповедующему кротость и смирение: "Ты воевал под
башнями Казани" и т. д. Это - дело мужчины. В часы же досуга и отдыха ему
нужен домашний очаг, и он хочет быть уверенным, что дома его права надежно охранены.
В том и смысл последних слов Татьяны: "Я другому отдана и буду век ему верна".
У Тургенева же женщина является судьей и наградой (а иногда и вдохновительницей)
победителя-мужчины. Разница - слишком велика.
114
Из немецкого "Введения в философию": "Мы останемся при мнении,
что метафизика, как завершение специальных наук, возможно и желательна, и что
на ее долю прежде всего выпадает деятельность, промежуточная между теорией и практикой,
опытом и надеждой, разумом и чувством, заключающаяся во взвешивании вероятностей,
уравновешивании аргументов, примирении разногласий".<<1>> Итак,
метафизика есть взвешивание вероятностей. Ergo[31] - дальше вероятных заключений
она идти не может. Почему же метафизики претендуют на всеобщие и необходимые,
прочные и вечные суждения? Не по чину берут. В области метафизики прочных убеждений
не может и не должно быть. Слово "прочность" здесь теряет всякий смысл.
Уместно говорить о вечном колебании и шатании мысли.
115
Из другого введения в философию, тоже немецкого: "В сравнении с заблуждением
материализма... самый несчастный идолопоклонник представляется существом, которому
все же открыто хоть какое-нибудь предчувствие великого смысла и сущности вещей".<<2>>
Может быть, эта мысль случайно приблудилась к огромному стаду других мыслей почтенного
профессора - так мало она похожа на то, что он обыкновенно говорит. Но даже и
в таком случае она не теряет своего интереса. Если материалисты прошлого, XIX
столетия, о которых здесь идет речь, - Бюхнер, Фохт, Молешотт, - все люди, стоявшие,
как известно, на высоте современного естественнонаучного образования, могли оказаться
в области философии более несведущими, чем нетронутый цивилизацией дикарь, то,
стало быть, наука не только не имеет ничего общего с философией, но прямо враждебна
ей. И стало быть, нам нужно идти к дикарям не затем, чтобы насаждать у них культуру,
а чтобы учиться у них философии. Папуас или житель Огненной Земли, читающий лекции
по философии ординарному профессору Берлинского университета Фридриху Паульсену
- зрелище любопытное! Я говорю Паульсену, а не Бюхнеру или Молешотту, ввиду того,
что Паульсен ведь тоже образованный человек, так что, вероятно, его философские
предчувствия пострадали от соприкосновения с наукою если не настолько же, как
у материалистов, то во всяком случае достаточно для того, чтобы потребовалась
помощь краснокожего учителя. И отчего у немецких профессоров так мало смелости
и предприимчивости? Что бы Паульсену по собственному почину съездить в Австралию
усовершенствоваться в философии? Или бы, по крайне мере, отправлять туда учеников
своих и везде, где можно, проповедовать идею нового паломничества? А то придумал
оригинальную и плодотворную мысль и забился с ней в дальний угол, так что и при
желании ее не разглядишь хорошо. А мысль важная и серьезная: современным философам
не мешало бы поучиться у дикарей...
116
Из истории этики: "Сомнения в существовании или в возможности познания
всякой вообще нравственной нормы были, разумеется (подчеркнуто мною), побуждением
к новому умозрительному обоснованию ее, подобно тому как отрицание возможности
знания только повело к отысканию его условий". С этим положением автор не
прячется, как Паульсен со своими. Оно у него помещено в красном углу, на самом
видном месте сочинения. И сопровождается таким герольдом, как "разумеется".
Но на самом деле тут разумеется только одно: что большинство ученых разделяет
суждения пр. Йодля, которому принадлежат приведенные слова. Так что предпосылка
этики имеет своим основанием consensus sapientium[32]. Достаточно?
117
"Нормативная теория", так распространившаяся в Германии и имеющая
немало последователей в России, носит на себе печать той беспечной уверенности,
которой отличается всякая удовлетворенность, не желающая даже для теоретической
полноты считаться с расколотостью духа, сопутствующей обыкновенно неудовлетворенности.
Виндельбанд (Praludien, 313) свидетельствует об этом с наивной откровенностью
почти неодушевленного предмета - и не только не стесняется своих показаний, но
даже гордится ими: "Философское исследование, - говорит он, - возможно лишь
меж теми, которые убеждены, что норма общеобязательного стоит над индивидуальными
деятельностями и что таковая может быть отыскана". Не всякий свидетель станет
так честно показывать! Оказывается, что философское исследование не есть отыскание
истины, а заговор между людьми, условившимися свергнуть истину и возвести на ее
трон общеобязательную норму. Задача поистине этическая: нравственность всегда
была и будет утилитарною. Ее принцип: кто не за нас, тот против нас.
118
"Если бы кроме доходящей до нас действительности существовала еще одна,
хаотическая и не знающая закона, она бы не могла быть предметом мышления"
(Riehl, Philosophic der Gegenwart, 127). В этом одна из предпосылок критической
философии. Недоказанных - само собою разумеется. Иными только словами в ней выражается
приведенная выше мысль Виндельбавда об этическом основании закона причинности.
Таким образом, предпосылки современного мышления все яснее убеждают нас, что инстинкт
не обманул Ницше: корень нашего мировоззрения не в объективных наблюдениях, а
в запросах нашего "сердца", в субъективных, моральных требованиях, а
потому победить науку можно не иначе, как уничтожив предварительно мораль.
119
Из возвышенных трюизмов: "философ побеждает страсть, постигая ее, художник
- воплощая". По-немецки это звучит еще возвышеннее, но от этого к истине
не приближается: "Der Philosoph uberwindet die Leidenschaft, indem er sie
begreift - der Kunstler, indem er sie darstellt" (Windelband, Praludien,
198).
120
Немцы все добиваются Allgemeingultigkeit[33]. Меж тем, если задача познания
- исчерпать всю глубину действительной жизни - то ведь опыт, поскольку он повторяется,
не интересен или, по крайней мере, имеет ограниченный интерес. Важно узнать то,
чего еще никто не знает, даже не предчувствует, а потому нужно идти не по общей
дороге Allgemeingultigkeit, a по новым, еще не видавшим человеческой ноги тропинкам.
Оттого мораль, дающая известные правила и тем оберегающая на некоторое время жизнь
от сюрпризов, имеет условное значение и в конце концов пасует пред аморальной
своеобразностью отдельных человеческих стремлений. Законы - все - имеют регулирующее
значение и нужны ищущему отдыха и поддержки человеку. Но первое и существенное
условие жизни - это беззаконие. Закон - укрепляющий сон. Беззаконие - творческая
деятельность.
Рекомендуем! Университетская группа клиник "Я здорова" - это информационный медицинский портал, на котором можно подтянуть основные познания на тему здоровья. Сегодня портал рекомендует нашим читателям узнать, что такое гистерэктомия.
|