|
Глава 1
Опоздавший - Том Льюис
Том Льюис, отставной армейский полковник, - это один из самых известных
голливудских продюсеров. Его послужной список в издании "Кто есть кто в
Америке" занимает столько же места, сколько орденские ленты на его груди.
Он был основателем и продюсером "Театра экранной гильдии"; основателем
студии "Радио и Телевидение Американских Вооруженных сил", которой он руководил
во время второй мировой войны, и создателем и исполнительным продюсером
"Шоу Лоретты Янг". Будучи членом правления Университета "Лойола", он завоевал
множество наград за достижения в телевизионной продукции как у себя дома,
так и по всему свету за работы для Американских Вооруженных сил. Как преданный
римский католик, он сейчас входит в ту быстро растущую группу людей, которые
называют себя "Католическими пятидесятниками".
Прошлой зимой мой сын, молодой режиссер, и его ровесник, продюсер того
же возраста, обдумывали телепрограмму в рамках серии "Люди Иисуса". Я согласился,
хотя и неохотно, написать по их просьбе презентацию. Поскольку "Дети Иисуса"
были тоже молоды, то я считал, что мой сын и его помощник должны укомплектовать
штаты своего проекта людьми соответствующего возраста.
Знакомство с этими молодыми людьми, которых я пытался лучше узнать,
вызвало интерес и уважение к ним. Многие из них оставили ад наркомании
через возрожденную веру в Иисуса Христа. В тот момент я не вдавался в религиозные
мотивы этого движения. Однако с человеческой точки зрения на меня не могла
не оказать впечатление искренность "Детей Иисуса", и испугала и озадачила
их фамильярная манера говорить об Иисусе, словно Он был рядом с ними. Я
всегда думал, что я - довольно религиозный человек, который живет посвященной
жизнью члена римской католической церкви. Я не ходил повсюду, рассказывая
об Иисусе Христе так, словно я часто и лично встречаюсь с Ним. В сущности,
я редко называл Иисуса по имени. Я думал, что лучше избегать личного подхода,
и предпочитал достаточно сдержанное обращение "Мой Господь" или "Благой
Господь".
В ходе выполнения работы меня попросили заглянуть на служение Кэтрин
Кульман, женщины, о которой высоко отзывались "Люди Иисуса". Мисс Кульман
приезжала в Лос-Анджелес, в зал "Святыня" раз в месяц проводить "служение
с чудесами". Я попросил оставить мне два места в центральном ряду у прохода,
поближе к сцене. Однако оказалось, что билеты здесь так не приобретаются.
Все стоят в очереди и занимают такие места, какие достанутся. Зал "Святыня"
вмещал 7 500 человек, и мне дважды сказали, что далеко не всем желающим
удается попасть в него. Я был удивлен, и мое изумление не проходило в течение
четырех или пяти месяцев, поскольку мне понадобилось такое долгое время,
чтобы приехать туда и встать в очередь.
В тот день было необычно жарко для марта даже для солнечной Калифорнии.
Я свернул с автострады на Хувер-стрит, чтобы оценить дорожную ситуацию
вокруг зала. Обычно этот район в центре города по воскресеньям выглядит
почти что пустынным. Но когда я подъехал к "Святыне", то все места парковки
на улице и огромной парковочной площадке были заняты. Один за другим автобусы
подъезжали к главному входу, высаживая пассажиров. На некоторых автобусах
были таблички "Заказной", а на других - названия тех мест, откуда они приехали.
Я помню, на одном было написано "Санта-Барбара", на другом - "Лас-Вегас".
К моему изумлению, на одном запыленном автобусе была надпись: "Портленд,
Орегон" - довольно долгий путь, чтобы посетить "собрание с чудесами" Кэтрин
Кульман. Я удивлялся: что же такое раздавала мисс Кульман? Это не могла
быть еда - там было слишком много народу. И это не могло быть "бинго" (игра
типа лото) - как может один человек управляться с 7 500 карточками лотереи?
Длинная череда людей в инвалидных колясках продвигалась по улице Джефферсон
к главному входу, чтобы тут же попасть внутрь. Многие мужчины и женщины
несли с собой песенники, это были, видимо, члены хора. Было также много
мужчин с воротничками католических служителей и женщин, одетых в темное,
и я удивлялся, что тут делают священники и монахини.
Я нашел бензоколонку, где припарковал машину, а затем присоединился
к тысячам ожидавших у главного входа в "Святыню". На моих часах было 11.
Двери должны были отворить в час. Обычно я не жду так долго чего бы то
ни было, включая Второе Пришествие. Но это оказалось поспешным выводом.
Все больше людей скапливалось позади меня, и я оказался в центре гигантской
толпы. Это заставило меня почувствовать что-то типа легкой клаустрофобии,
поэтому я сосредоточился на обдумывании тех идей, которые дадут основу
для презентации: большая толпа довольно спокойна; совсем немного молодых
людей типа "Детей Иисуса".
Эти ребята сбивались в группы, образуя острова в море тел. Они пели,
стоя в ожидании, - негромко, не слишком обращая внимание на остальных.
Они пели скорее тихо и мелодично. Я подумал, что это необычно. Они напомнили
мне группу коптских христиан, которых я видел как-то в Риме, - они молились
вслух, но не в унисон, а независимо друг от друга, хотя и вместе.
И вот толпа стала весьма большой, и кто-то в здании пожалел нас. Дверь
отворили где-то без двадцати час. Люди позади меня поднажали, и меня "пронесли"
мимо закрытого окошка кассы. Это удивило меня, поскольку я держал руку
на кармане с бумажником, готовясь заплатить за билет.
Одна леди позади меня заметила это и засмеялась. "Здесь некуда давать
деньги, - сказала она. - Но если у вас руки чешутся заплатить, то позднее
можно будет сделать добровольное пожертвование".
Вот как выглядела эта большая толпа: спокойная, не праздничная, как
толпа на стадионе; люди не очень-то общаются друг с другом, хотя приветливы,
если их вызвать на разговор.
Я нашел место довольно далеко от сцены и сбоку в партере зала.
Ярко и сильно освещенная сцена была полна движения. Мужчины и женщины
со сборниками гимнов выбирали места в рядах сидений, расставленных на сцене.
Два больших концертных рояля стояли по сторонам хора. В хоре, казалось,
были сотни людей, но и там, как и в других местах, не было ни беспорядка,
ни суеты. Несмотря на постоянное движение из-за опоздавших хористов, пение
продолжалось, словно в тишине собора. Дирижер, хрупкий, аристократического
вида мужчина с белой шевелюрой, руководил репетицией с абсолютной, непререкаемой
властью.
Одна миловидная пожилая леди сидела справа от меня. Судя по тому вниманию,
которое она уделяла мне и тысячам сидевших вокруг нее, могло показаться,
что она сидит одна в "женской часовне собора святого Патрика". На коленях
у нее лежала раскрытая Библия, и она все время молча читала ее.
Библия, казалось, входила в стандартное снаряжение собравшихся. Она
была и у двух молодых людей позади меня, но они не читали ее. Они проговаривали
или пели слова гимнов, которые репетировались на сцене. Мне не нравилось
это. Мне никогда не нравилось участие публики в представлениях в театрах,
концертных залах или кинотеатрах, если зал не призывали принять участие.
Но мне пришлось еще долго слушать этих молодых людей.
Между тем резкий свет на сцене был затемнен, смягчен и подцвечен. Пастельные
тона в одеянии хористок создавали приятный контраст с голубым круговым
занавесом.
Репетиция закончилась, и хор начал петь уже по-настоящему. Большинство
гимнов были старыми, хорошо знакомыми и любимыми: "Как Ты велик", "Изумительная
благодать". Певцы были превосходны, их собрали, как я узнал позднее, из
церквей всех деноминации в окрестностях Лос-Анджелеса.
Без перерыва хор перешел к гимну "Он коснулся меня". Я почувствовал,
как напряжение ожидания повисло в воздухе. Прожектор, установленный над
сценой в кулисах, стал бегать лучом по правой части зала. Люди в зале встали
и начали аплодировать. Мисс Кульман - хрупкая и тонкая фигура в приятном
белом платье - вышла на сцену, напевая вместе с хором. Она подошла к старенькому
на вид пюпитру, стоявшему справа от центра сцены, сняла с него микрофон
в виде ожерелья, надела его на шею и, не останавливаясь, предложила залу
несколько восторженных стихов гимна "Он коснулся меня". Затем, не говоря
ни слова объяснения, она продолжила петь "Он - спаситель моей души". Зал
и Кэтрин Кульман, похоже, соглашались, что эти гимны были особыми для нее.
И опять ничего не поясняя, она начала молиться вслух. Зал встал, люди склонили
головы, молча следуя за ней в молитве.
И тогда я понял, чем отличалось пение тех островков молодых людей снаружи
здания; и что было особенным в пении большого хора здесь, на сцене. Да,
они пели, но это было больше, чем пение. Они не исполняли, они поклонялись.
И люди в зале тоже иначе реагировали. Это не была аудитория, это была община.
И люди пели как один, вместе с хором, когда их призывали петь. Они молились
как один, вместе с мисс Кульман. Это не было шоу, это было молитвенное
собрание. Я не знаю, что я чувствовал тогда, - вероятно, был доволен собой,
что сделал интересное открытие.
Вскоре я, однако, обнаружил еще кое-что, и это шокировало меня. Снова
и снова молодые люди позади меня громко восклицали "Аминь" и "Хвала Богу",
видимо, в ответ на молитву или какое-либо заявление. И многие в зале делали
то же самое. Многие держали руки поднятыми вверх, как бы моля о чем-то,
и я соотнес это с позами тех библейских персонажей, которые можно видеть
на витражах в окнах. Я подумал, что не стоит и говорить, к чему это все
может привести, и механически стал искать глазами ближайший выход.
Один молодой человек в хоре особенно беспокоил меня. Его руки были
подняты вверх большую часть времени. Должно быть, это и есть чудо из этого
"служения с чудесами", подумал я. Никакая система кровообращения не сможет
выдержать долгого напряжения этой позы. Эти руки просто отвалятся.
Но я забыл о нем; я забыл обо всех. Подобно леди рядом со мной, я был
словно в пустой часовне в одиночестве, но в Присутствии, которое обычно
нельзя найти в такой большой аудитории.
Да, так оно и было. Там было Присутствие, и потому-то толпа из многих
тысяч людей погружалась временами в такую тишину, что я мог слышать звук
своего дыхания, и можно было потерять ощущение времени. Происходило что-то
необычное - это была любовь, особая и настоящая. Я вспомнил слова песни
"Детей Иисуса": "Они узнают, что мы - христиане, по нашей любви. Они узнают,
что мы - христиане, по нашей любви".
Исцеления начались - двое исцелились недалеко от меня. Я видел их до
того, как их позвала мисс Кульман. Я видел изумление этих исцеленных, неверие,
осознание, и затем я видел их счастье.
Исцеленные десятками выходили теперь на сцену. Люди вставали с инвалидных
колясок. Встала на ноги монахиня, которая многие годы была парализована.
Я видел благодарность среди исцеленных, благодарение было таким осязаемым,
что, казалось, можно было протянуть руку и коснуться его. Наркоманы получали
освобождение, и, глядя на преображенные, сияющие лица, я видел их внутреннее
возрождение и моральное восстановление.
Я потерял из виду череду событий, поскольку в какой-то неуловимый для
меня момент я перестал видеть и начал чувствовать. Я ощущал до глубины
своей сущности.
Я понял, что веду общение - самое поразительное, кристально честное
общение в моей жизни. Я говорил с Богом. Где-то внутри себя я говорил Богу
о вещах, которых никогда не знал прежде или которых не мог или не хотел
признавать.
Несмотря на свидетельство своей плоти, несмотря на видимые и явные
факты моей суетной жизни, несмотря на любовь и общение моих сыновей и их
друзей, моих собственных многочисленных друзей, несмотря на мои земные
интересы, мои увлечения, - несмотря на все это, я говорил Богу, что я неспокоен
и одинок. Глубоко, отчаянно одинок, но не из-за отсутствия людей или вещей.
Этого у меня было в изобилии. Я сказал Богу, что я пуст. А затем меня охватило
сильнейшее чувство, которое я когда-либо знал, - голод, грубый, сильный,
первобытный.
Я увидел, что люди собираются в проходах и заполняют сцену. Мисс Кульман
пригласила тех, кто хотел принять Христа в свою жизнь, выйти вперед, признать
свои грехи, принять Иисуса как своего личного Спасителя и полностью и окончательно
подчиниться Ему.
Я пошел за ними и оставался среди них. Я, человек, который не был участником
представления, который достиг искушенности в жизни. Когда я давал свой
обет, то делал это с самым благоговейным осознанием важности и ответственности
этого шага. Я просил Бога, чтобы не бояться этого. И Он сделал так.
В тот вечер по дороге домой в маленький город Оджай я плакал. Я плакал
всю дорогу. Я не был ни счастливым, ни опечаленным. Я ощущал себя очищенным.
Проснувшись ночью, я мгновенно и полностью осознал, что произошло.
Я снова посвятил себя Христу и при этом не имел ни сомнений, ни страхов
перед моим посвящением, и заснул здоровым сном без сновидений.
На следующее утро я вышел из своего дома в деревне и направился в маленький
городок Оджай. Я чувствовал себя отдохнувшим и спокойным, а эмоции вчерашнего
дня были далеко позади. Я прошел мимо поместной церкви, маленькой испанской
колониальной часовни на главной улице. Это было время великого поста. Было
около 11.30 утра, и я знал, что в церкви должна была проходить месса.
Так оно и было. Я пришел к Евхаристии, мы обычно называем ее Святым
причастием. Я автоматически подошел к алтарю, и поскольку там было только
шесть или восемь человек, мы приняли Евхаристию обоих видов - хлеб и вино.
Вместо того, чтобы вернуться в заднюю часть часовни, я преклонил колени
на первой скамье.
И хорошо, что я так сделал. То, что я принял в свое тело, это не было
ни хлебом, ни вином, ни символом, ни напоминанием. Это было Тело и Кровь
Христа, и результатом во мне стало самое глубокое знание настоящего присутствия
Христа. Это было переживание великой, неизъяснимой радости, и мое тело
сильно дрожало, несмотря на усилия сдержать дрожь.
Иисус Христос был со мной, и каждая клеточка моего тела свидетельствовала
о Его реальности. Я положил голову на руки, и время остановилось для меня.
Бог жив. Бог действительно жив, и Он движется среди нас, и Он выдыхает
Свой Святой Дух на нас. И посредством Крови, пролитой за нас Его Божественным
Сыном, Он готовит нас к тому, что лежит у нас впереди в этом неспокойном
мире - и за его пределами. Хвала Богу!
|
|